Поезд подходил к Шекснинску. Сергей уже оделся и, готовый к выходу, стоял у широкого окна на подрагивавшем полу вагона. Мелькавший за окном лес кончился, и поезд бежал по болотистой равнине с зарослями низкого кустарника, с высокими мачтами электролиний, похожими на людей-великанов, широко расставив­ших ноги. От самой дороги и почти до горизонта уходили ряды крохотных, как конуры, домиков дачного поселка. А там за ними виднелся и сам город, вернее та его часть, где был металлур­гический завод.

Из стоявших ровной шеренгой труб мартеновских печей валил густой рыжий дым. Он поднимался высоко в чистое небо, отчего город походил отсюда на огромный океанский корабль в безбреж­ном и ясном просторе. Казалось, что тут ничего не изменилось, но Сергей понимал, что это не так. Ведь с тех пор, как он поступил учиться на факультет журналистики и уехал отсюда, прошло целых семь лет. Такие годы в жизни одного человека меняют немало, а тут целый город. Да и он, когда уезжал, разве мог думать, что впервые после долгого отсутствия вернется сюда спецкором центральной газеты. А ехал Сергей в Шекснинск писать репортаж с торжества плавки дружбы. Сталевары многих заводов ехали с ним в одном вагоне.

Поезд прогромыхал по мосту и, замедлив ход, плавно подкатил к перрону. Как только отворилась дверь, в вагон ворвалась музыка с громким говором большой толпы, встречающей гостей. Ступив на перрон, Сергей попал вместе со всеми в окружение улыбающихся незнакомых людей. Ему жали руку, что-то говорили, спрашивали. Кто-то сунул Сергею букет белых гладиолусов, от­чего он почувствовал себя совсем уж неловко и стал пробираться сквозь толпу к зданию вокзала, где заводские оркестранты с серьезными лицами наяривали веселый марш. Глядя на все это, Сергей вспомнил, как когда-то, в местной газете, он напечатал один из первых своих репортажей о подобной встрече, где этот вокзал он назвал "воротами города". С этого и началась его судьба газетчика.

Закурив, Сергей стал всматриваться в лица, надеясь увидеть кого-нибудь из прежних друзей или знакомых, но никого не замечал

– Здорово, Серега, – вдруг услышал он позади себя чей-то голос и обернулся.

Перед ним стоял Женька Соловьев или Соловей, как звали его в заводском общежитии. Тот самый Женька, с которым они жили когда-то в одной комнате.

– Женька, – обрадовался Сергей, – черт, здравствуй.

Они обнялись и долго тискали друг друга. Потом Сергей от­ступил на шаг. Женька был почти такой же. Те же серые глаза под белесыми бровями, та же челка, зачесанная на бок. Только в этой челке волос поубавилось, а на висках появилась седина. "Постарел Женька", – подумал Сергей, но не сказал этого.

– А ты похудел, Женя.

– На нашей работе маргарином не обрастешь. Ты же знаешь.

– Знаю, знаю. – Сергей подхватил под руку, – пойдем пого­ворим, а то здесь шумно.

– А ты с этим поездом приехал?

– С этим. Писать буду о плавке.

– А, слышал. Давно у нас о ней звонят.

– Ну, Женя, давай рассказывай, как тут живешь? Как там у нас в первом прокатном? Ты все еще вальцовщиком работаешь? – Засыпал Сергей Женьку вопросами, когда они устроились на деревянном диване в малолюдном зале ожидания.

– Не знаю, Сережа, что тебе и сказать. Я ведь не работаю там

– Как это не работаешь? Давно?

– Вчера уволился вчистую. Ты думаешь, я тут зря на вокзале-то.

– Как же ты так. Из-за чего?

– Из-за многого, разве обо всем расскажешь, – не торопясь начал Женька. – Вот когда мы тебя на учебу проводили, я вскоре той же осенью женился на Галке Черняевой. Ты должен ее помнить.

– Помню. Она крановщицей в скрапном пролете работала.

– Да. Когда я в общежитии жил, то вроде бы и хорошо все было. Переспать есть где и ладно, а тут женился и начались заботы. Оказалось, что жить-то нам с Галкой негде. Обегал я весь город, но ничего не нашел. Так мы с ней и жили целый год в разных общежитиях. Потом подошло время и отвез я ее в родильный дом. В этот же день вечером родила она сына. Славку.

И вот, понимаешь, вроде бы радость великая; сын родился, а не чувствую я полной радости. Хожу, как чумной. Мне ее с ребенком из родильного дома везти некуда. В наше общежитие нельзя. К ним тоже не пускают с ребенком. Приду к ней в роддом, бывало, она мне сына в окно показывает, а сама плачет. Ну, я ее в за­писках успокаиваю, мол ты не расстраивайся, все обойдется, квартиру я ищу и вроде бы уже где-то наклевывается. В общем, об­манывал ее, короче-то говоря. А сам почти каждый день разные пороги обивал в учкоме, завкоме, парткоме, да все без толку. Оно и понятно: таких, как мы с Галкой до Москвы столбами не переставишь. Но все-таки нашелся человек, который помог, и выделили мне комнату в доме молодоженов, десять квадратов. Там раньше семья нашего электрика жила, пять человек. А Галка в родильном заболела и месяц этот там пробыла. Как говорят – несчастье помогло.

Ну  комнату я прибрал, клопов вытравил и Галку с сыном привез в наши хоромы. Стали мы тут жить. Что за жизнь была, сам суди.

По обеим сторонам коридора шесть комнат, как камеры на гауптвахте, только глазков в дверях нет. И в каждой по три-четыре человека. В общем, всего больше двадцати душ. И на всех один толчок и умывальник. Да я к тому же в техникуме учился. Особенно тяжело было в ночные смены работать. Утром после смены иду на занятия, а вечером спать. Галка сына в коляску, да на улицу или к знакомым, а я одну подушку под голову кладу, а другую сверху на ухо: в нашем коридоре вечерами бывало, как в детском саду. Может не поверишь, но иной раз зареветь хоте­лось. Выпивать было стал, да вовремя спохватился. Знаешь, когда выпьешь, то вроде и получка большая и начальник хороший и жизнь распрекрасна. Единственно, за что благодарю судьбу, так это за жену мою. Хорошая у меня Галка. Ей тоже здорово досталось. Иногда было стыдно ей в глаза смотреть, хоть вины за мной никакой не было. Но Галка ни разу меня не попрекнула, и все вынесла. Она ведь у меня детдомовская, родителей в войну потеряла.

Вот так и жили мы до этого года. Без всякого просвета. В июне я поехал в отпуск к матери в деревню. Мамаша и раньше звала обратно приезжать и тут опять разговор завела об этом. Потом председатель нашего колхоза меня однажды встретил… Хватит, говорит, тебе там мучиться. Приезжай, работы хватит. Нам как раз техник-механик нужен. А то ты, говорит, от села отстал, и к городу не пристал. Здесь и воздух чище, и вода, и лес.

Что верно, то верно. Да и люди там чище. Долго раздумывать я не стал. Сам посуди: в очередь на квартиру я еще при тебе встал четыреста девяносто седьмым. Десять лет прошло, а я все еще двести третий. В год же меньше десяти квартир в цех вы­деляют. Вот я и подсчитал, что получу свое жилье через двадцать лет. К тому времени я уже пенсионером буду. Словом, терять не жалко того, чего нет.

Галка сейчас в деревне со Славкой, вещи багажом отправили, а сам вот поезда жду. Вот так.

– А в цехе тебя не уговаривали остаться? – спросил Сергей.

– Говорили. Когда к начальнику цеха с "бегунком" пришел, он мне и начал мозги просветлять. Мол, зря уходишь, не одному тебе трудно, а трудности преодолевать надо. Как он стал про это говорить, меня зло и взяло. Я, говорю ему, согласен любые трудности перенести, только бы знать, ради чего. У меня батю на фронте убили, а нас  у матери четверо осталось. Так что трудности я с молоком сосал. А сейчас они мне надоели, конца им не видно. А он мне: мол, ты уволишься, другой уволится, а кто материальные блага производить будет. Задеритесь, го­ворю, вы со своими благами в доску и в полоску. Сыт я ими выше горла. На всю жизнь хватит, по самую завязку.

Только зря все это ему говорил. Разве поймет. У него трех­комнатная квартира, дача, машина. Такие не понимают, хотя вроде из одного теста сделаны. Подмахнул он мне "бегунок" и пошел я в бухгалтерию. Считала мне там девушка, считала, а потом и говорит: "С вас, Соловьев, восемь пятьдесят". Вот так ничего, думаю. Десять лет пахал и еще должен остался. Но спорить не стал, бесполезно. На дорогу у ребят занял.

Женька вдруг порывисто встал.

– Ну, ладно. Я, вроде, расплакался тут и тебя задержал. Пойдем, провожу, да и сам поеду.

Они вышли на перрон. У дверей вокзала Сергей попрощался с Женькой и пошел на привокзальную площадь, где виновники торжественной встречи усаживались в автобусы, и так же бодро оркестр играл "Марш энтузиастов". Сергей заметил, что ветер потянул с северо-запада и небо начало заволакивать низкими облаками. Ржавый дым мартеновских печей теперь не поднимался ввысь, а стлался над городом, спускаясь на его прямые улицы, на дома, на людей.

Сергей взял такси и поехал в гостиницу.

 

г. Череповец,

1973 г.