Районный автоинспектор Леонид Матвеевич Мегрин третью ночь плохо спал. Во сне он часто вздрагивал, будто по его телу пропускали электрический ток, подергивался и тихонько постанывал, а под самое утро с громким криком вскочил и сел в постели и, зябко поеживаясь, натянул на себя одеяло.

Жена Марья тоже пробудилась и сперва с испугом на него поглядела, а потом обняла за плечи.

– Что с тобой, радость моя? – спросила она, прижавшись к мужу.

– Ничего... Погоди. Ух ты, елки зеленые... Вот это да... Надо же такому приснится. Страшно даже.

– А-а... – зевнула Марья. – Спишь раскутанный, вот и снятся от холода кошмары всякие. Ложись-ка радость моя, поближе. Я тебя согрею.

Но Мегрин не спешил под бок жены. Он слышал где-то, что если про навязчивый сон кому-нибудь рассказать, то он перестает сниться.

– Третью ночь, понимаешь... – Мегрин полез под одеяло. - Все одно и то же. Покою нет... Будто бы сижу я в засаде, но почему-то в кустах в городе где-то и нарушителей жду. Потом кусты зашевелились... темные такие и из них что-то тоже темное на меня надвигается... Фу... Потом пропало и вдруг "Волга" не туда поворот сделала... серая. Я за ней, она – от меня. Я в трамвай вскочил и к водителю. Показываю и кричу, чтобы догонял машину-то. Едем, едем, а "Волга" за угол свернула и мы за ней тут же. Там поле чистое и нет никого. Пропала "Волга"-то... А тут перед нами котлован глубокий и рельсы на краю его обрываются: вот-вот свалимся. Но сперва отъехали, а потом трамвай сам вдруг вперед пошел и с обрыва прямо в котлован.... Тут и проснулся. Б-р-р...

– Говорю тебе – спишь голый. Еще бы не присниться. Давай согрею, радость моя. Вот так, спи...!

Марья еще плотнее прижалась к мужу, согревая и успокаивая его. Она боготворила супруга и не раз ему говаривала: "Да я за тебя, радость моя, любому глаза выцарапаю".

Имя свое, данное родителями лет тридцать назад, она произносила несколько иначе и при знакомстве представлялась Маринеллой. Особенно с тех пор, как муж стал автоинспектором, хозяином дороги и перед ним робели храбрые шоферы. Но знакомства бывали редко и имя, которое она себе придумала, не привилось.

Соседи же, да и знакомые называли ее по прозвищу "Радость моя". Так сама Марья звала везде своего мужа. За глаза и ее все так величали.

Утром она поднялась, как всегда раньше всех. Приготовила завтрак, разбудила и собрала в школу дочку-третьеклассницу Наташку. И только потом пошла будить супруга.

Мегрин подниматься не торопился. В те дни, когда накануне домой он возвращался со службы поздно, ему разрешалось не приходить на работу к звонку. Этим он хоть и не часто, но пользовался, отчего в глазах жены вырастал еще больше. Недавно же ему присвоили очередное звание старшины и Мегрин подал документы в заочную милицейскую школу.

Марья по поселку ходила с гордо поднятой головой и в магазинных очередях стояла с независимым видом: после окончания школы муж получал офицерские погоны, а с ними должность старшего инспектора и возможность служить в областном центре. А что? Вполне реальная мечта.

К тому же Мегрин был на хорошем счету у начальства. Да и как не быть, если для него служба и жизнь – одно и то же. Законы, которые он охранял, Мегрин считал святыми и нерушимыми. Тех же, кто их нарушал, должно постигать неотвратимое наказание. Эту очевидную истину он проповедовал и словом и делом каждый день и другого не мог себе представить.

Мысль эта пришла к нему не сегодня, еще с детства носил он ее в душе своей, в армии так даже пострадал за правду. В сержантской школе рассказал как-то старшине о ребятах, ходивших в самоволку. Те догадались и однажды ночью устроили ему "темную". Он все вытерпел и не поколебался в правоте своей: законы нарушать никому не позволено.

 После армии, когда Мегрин поступил на работу в милицию и стал участковым в родном селе, он всей своей службой и жизнью доказывал людям именно это, зарабатывая себе неприятности, но не отступая.

Всем и до сих пор памятен случай, когда в какой-то майский праздник Мегрин вызвал из города спецмашину к чайной, где продавали пиво и погрузил в неё четверых пьяных и шумных мужиков. Все бы ничего, да среди них был его родной отец. Но Мегрин никому скидки не делал.

Правда, отец говорил, что теперь из-за такого сынка ему стыдно людям в глаза глядеть. Он, и так редко бывавший у сына, во все эти годы совсем перестал к нему ходить...

За столом, подкладывая мужу в тарелку любимые им котлеты, Марья влюбленно на него глядела и, казалось, порывалась что-то сказать, но не могла решиться почему-то. Мегрин заметил и начал разговор сам.

– Ну чего ты мнешься-то? Говори.

– Да я ничего, радость моя. Просто Нинка Куликова вчера приходила, а тебя не было...

– Ясно. За мужа просила?

– Ага... Это ведь ты у него права-то отобрал.

– Отобрал. Нарушителям от меня пощады не будет. Поняла? Заруби это себе на носу.

– Ладно, ладно, радость моя...

– А моя радость – служба. Поставили на дело и я его делаю. Исполняю служебный долг. Думаю, что честно...

Марья уже и не рада была, что завела весь этот разговор, но все же решила его довести до конца.

– Нинка говорит, что и нарушение-то плевое было. Не так Витька повернул, что ли.

– Маленькое, большое ли – значения для меня не имеет. Если говорить точно, то там разворот вообще запрещен. Нарушен закон дороги, создалась аварийная ситуация. За это должны отвечать все, кто виноват. Все! Таков закон и я его слуга и охранник. И потому ты больше ко мне так не подъезжай. Поняла? Не зли меня.

– Так ведь Нинка-то моя школьная подруга, – попыталась оправдаться Марья.

– Для меня без разницы. Я еже никому спуску не давал и не дам. Поняла? Не зли, говорю.

– Поняла, радость моя... Ты сегодня опять долго не придешь?

– Не знаю. На обед не жди. Поеду в колхоз "Передовик" нарушения разбирать. К ужину тоже, видно, не приеду...

Начальник районной автоинспекции капитан Огурцов был доволен Мегриным, хотя и знал, что многие водители инспектора не любили и часто на него жаловались. Бывали звонки даже от областного начальства, когда Мегрин прихватывал наглых обкомовских шоферов. Но капитан Огурцов относился ко всем таким жалобам спокойно, а иногда и с улыбкой. Он был уверен, что Мегрин свою власть не превысит и закон исполнит правильно, до самой последней буковки, пунктуально и точно.

Правда, как-то раз пробовал с Мегриным поговорить по одному мелкому делу, но тот обиделся, заявив, что в его службе мелочей нет. И Огурцов махнул рукой: как исполнитель Мегрин был надежен.

Тем более, что и работы было много. Особенно сейчас, летом, когда свои застоявшиеся лошадиные силы вывела на дорогу орда частников. Зимой они почти не ездят, а весной садятся за руль, как медведи после зимней спячки и до самой глубокой осени нет от хлопот с ними никакого покоя.

С продажей водки стали большие строгости, а пьяных шоферов за рулем меньше не стало. Нет, что ни говори, с его дотошностью и непримиримостью к нарушителям Мегрин был на своем месте. Ну, а наглых обкомовских "кучеров", как их называл Огурцов, он и сам не любил...

... Старший инспектор Павлов был в отпуске и Мегрин зашел в кабинет начальника.

– Ну, а какие у тебя на сегодня планы? – спросил Огурцов Мегрина, когда тот доложил о вчерашнем дне.

– Собираюсь в "Передовик". Оттуда ни письма - ни грамотки о водителе Иванихине, которого я задержал у винного магазина.

– У них же зона трезвости, вот и ездят к нам.

– Да у них же, – продолжал Мегрин, – нарушения с медконтролем. По-моему, его вообще нет.

– Это не только у них. Сегодня или завтра побывай в автохозяйстве мелиораторов. Там тоже такая история. Штампы медконтроля ставят накануне. Потом обязательно загляни к дорожникам. Опять вчера на сороковом километре по Московскому тракту машины столкнулись. Там рытвины большие и обочины после дождя размывает. Вот эту бумагу им передашь.

– Да что с ними разговаривать-то, Николай Иваныч! – воскликнул вдруг Мегрин. – Судить их надо! Дорожники ведь на этом участке не один год мочалку жуют. А сколько техники угроблено? А сколькими жизнями заплачено, здоровьем? Мы же с дорожниками разговоры ведем, бумаги пишем, в газете их стыдим. Судить их надо. Наказывать!

– Ты прав, старшина, да не в нашей это власти, пойми. Если бы... Эх, да что тут говорить... Да, звонили вчера из соседней области наши коллеги. Это ты на днях права отобрал у их шофера с автобазы агростроя?

– Я отобрал и доложил лейтенанту Павлову.

– А что там случилось?

– Водитель отказался взять попутный груз в райпотребсоюзе.

– Значит был загружен, наверное.

– Нет, у него я недогруз обнаружил.

– Все равно, старшина, тут у тебя, вроде, перебор вышел. Может, спешил парень домой, может, еще что. Права, Леонид Матвеевич, не всегда надо отбирать, если подойти по-человечески, просто.

Мегрин при этих словах начальника даже встал и лицом построжел.

– Я, товарищ капитан, на службе не человек, а инспектор. И если к нарушителю подходить по-человечески, то и на линию выходить не стоит... Разрешите идти?

Огурцов улыбнулся и махнул рукой.

– Ладно, иди, Мегрин, служи. Да не забудь по этим адресам сходить
сегодня же.

– Есть!

Мегрин козырнул, повернулся, щелкнув каблуками, и быстро вышел.

Пока возился с разными бумагами, куда-то звонил, пока ходил по организациям, подоспел обед и Мегрин выехал в "Передовик" только во второй половине дня.

Путь по асфальтовому шоссе верст в тридцать он преодолел на своем сине-оранжевом мотоцикле довольно быстро. Но стоило отъехать с асфальта на проселочную дорогу, как на первых же метрах начались мучения: лужи, разбитая колея, рытвины. Будто ехал он по ничейной, чужой земле.

Всякий раз, когда приходилось вот так же пробираться по проселочным дорогам, Мегрин злился и выходил из себя. Он знал, что есть виновные
в этом деле. Они ведь тоже ездят по этим же дорогам. Чего же у них не хватает? Совести? Денег? Ума на дело? Наверное, всего понемногу. Но Мегрин
всегда приходил к одному: мало наказывают тех, кто отвечает за дороги. Ему казалось, что будь у него в руках власть, то он нашел бы виновных. А найдя, заставил бы все дороги привести в порядок. Не находятся же виновные
в Америке? Они живут среди нас. Только никто ни за что не отвечает и никто
с виновных не спрашивает.

"Вся беда в том, – думал Мегрин, подъезжая к Дубровкам. – Наказывать надо больше. Тогда и порядок будет".

На колхозный машинный двор Мегрин едва успел к концу рабочего дня. В этом единственном на весь район колхозе среди шоферов и трактористов нарушителей было больше, чем в любом другом хозяйстве района. Беспорядок бросался в глаза сразу.

На дворе как попало стояли комбайны, сеялки, культиваторы и другое великое множество разноцветной техники. Точно так же все эти машины стоят здесь и под осенним дождем и зимой под снегом. Даже навеса из обыкновенного теса на дворе не было, хотя колхозная пилорама – вот она, всего в двух шагах от машинного двора.

Мегрин стал искать главного механика Ненашева, но в кабинете того не оказалось и инспектор заглянул в гараж. Многие машины уже стояли на своих местах в боксах, но ни на одной двери Мегрин не увидел замка. Это был тоже непорядок. Но с кого спросить за это?

Рядом с гаражом мастерские и инспектор зашел в слесарную. Стоящие кучкой и курившие слесаря, заметив его, разошлись и стали привычно, как показалось Мегрину, обозначать работу. На верстаке он увидел разостланную газету, а на ней куски хлеба, огурцы, селедку.

"Пьют прямо на рабочем месте, негодяи!" – возмутился про себя инспектор.

– Где механик? – громко спросил Мегрин.

Ему ответил парень в засаленной ситцевой кепчонке.

– У себя, наверное. Недавно сюда заглядывал.

 Механика на этот раз Мегрин и вправду застал в кабинете – полутемной комнатушке с белым полированным столом и серыми, давно не стиранными шторами на единственном окне. Тот сидел спиной к двери и смотрел телевизор, где на экране резвились спортсменки ритмической гимнастикой.

– Хороши заразы, а! – сказал Ненашев, когда Мегрин, войдя, поздоровался с ним. – Вот бы с ними повыгибаться где-нибудь на необитаемом острове... Ножку влево, а потом вправо, ножку вперед и наоборот, – пропел механик и выключил телевизор. – Здорово, инспектор. Чем могу служить? Опять по наши души приехал?

– По ваши грешные души, товарищ Ненашев, – уточнил Мегрин. – По ваши.

Они были мало знакомы, да и те короткие встречи, которые между ними случались, касались только лишь служебных дел.

– Ну и чего же мы еще нагрешили? Да ты садись, Леонид Матвеич, – предложил Ненашев.

Он снял пиджак с авторучкой в нагрудном кармане, повесил на спинку стула и сел за стол с редкими бумагами, предполагая, видно, долгий разговор.

– Бардак в твоем хозяйстве, товарищ Ненашев.

– Ну сразу же и бардак? – деланно-невинно возразил механик. – У нас все в порядке.

Его круглое лицо и короткая шея лоснились от пота в этой душной комнате и Ненашев часто вытирался носовым платком. Маленькие, будто намасленные глазки механика с невинным же выражением глядели на Мегрина.

"А ведь выпивал сейчас со слесарями. Это точно" – подумал инспектор.

– Да? В порядке, говоришь? А машины в гараже стоят не запертые. Садись на любую и поезжай куда глаза глядят. Сторожка тоже на замке. Слесаря пьют на рабочем месте.

– Не может быть. У нас тут и вина-то взять негде. Сухой закон с посевной до октября.

– Я видел закуску на верстаке в мастерской.

– А может это с обеда осталось не убрано. Я проверю, – пообещал Ненашев.

– Вас, как механика, не настораживает, что мы в этом году, – продолжал Мегрин, – задержали за управление транспортом в нетрезвом состоянии уже троих человек с вашего хозяйства – тракториста и двух водителей? Да еще двух шоферов задержали у винного магазинов райцентре.

– Ну почему же. Я с ними работу проводил. Обещали больше не делать.

– А Васька слушает да ест... А последний случай с Иванихиным. Почему до сих пор от вас нет ответа о принятых мерах? Почему ваши водители ездят куда хотят? И это в разгар полевых работ.

– Почему же? Мы отсеялись нормально, а до уборки еще далеко.

– А заготовка кормов разве не работа.

– Кто говорит. Да разве за каждым усмотришь, Матвеич.

– На то вы и поставлены, чтобы усматривать. Иначе все преступления водителей с вас начинаются.

– Ну, ты даешь, товарищ инспектор, – Ненашев опять отер лицо платком. Объясни, не понял.

– Чего тут понимать, – Мегрин показал на стопку путевок, лежащих слева перед механиком. – Завтрашние?

– Ну?

 – А штамп о медосмотре уже стоит. Завтра водители придут с похмелья, а вы им путевки эти вручите. А может уже кому-то вручили?

– Нет. Мы предрейсовые осмотры делаем.

– А шофера пьяные по дорогам ездят, себя губят, других, технику в металлолом превращают. Пьяный за рулем – преступник. Неужели вам на лбу эту истину выжигать надо. Эх, была бы моя воля, то каленым бы железом, честное слово, выжег...

 Мегрин махнул рукой на молчавшего механика, встал и пошел к двери.  
      - С вами говорить, что по болоту ходить. Одно запомните, товарищ Ненашев.
Обо всех ваших нарушениях мы пишем докладную в райисполком. Хватит разговоров. Пора и власть употребить. Где председатель? Терпеть безобразие такое больше нельзя.

– Как где? Или в конторе или по бригадам мотается.

– За правами Иванихина приглашаю приехать вместе с ним.

– С кем? – не понял Ненашев.

– С Иванихиным. Будет у нас экзамен сдавать. А здесь у вас аттестацию проведем через месяц. Так что готовьтесь и пощады не ждите от меня. Выла бы моя воля...

Не договорив и не попрощавшись Мегрин вышел из мастерской, и поехал искать председателя. Но найти его не смог, хотя до самого позднего вечера мотался в дальние бригады.

Потом оказалось, что тот уехал в райцентр и будет только завтра утром.
И когда Мегрин по проселочной дороге выезжал к шоссе, было уже заметно темно.

На повороте луч фары неожиданно высветил стоящую на обочине машину. Это была серая "Волга".

Подле ее инспектор заметил людей. Подъехав к "Волге", привычно глянул сзади на номер, но тот из-за грязи и пыли даже не просматривался. Мегрин отметил, что такой машины в райцентре нет. Видно едут издалека. Он заглушил двигатель своего "Урала", но фару не выключил и подошел к стоявшим у "Волги" людям. Их было трое.

– Инспектор дорожно-патрульной службы старшина Мегрин, – представился Леонид Матвеич. – Что случилось? Кто хозяин машины?

– Ничего не случилось, – ответил кто-то из троих. – А хозяева все мы. У нас кооператив.

Мегрину ответ не понравился.

– Шутить будем потом? Чья машина, я спрашиваю? – повторил вопрос инспектор.

– Мы и не шутим. А ты, видно, и есть тот самый инспектор Мегре? – раздался за спиной старшины чей-то грубоватый голос.

 Мегрин знал, что его так за глаза называла вся окрестная шоферня. Он повернулся на голос, но ответить ничего не успел. Его неожиданно крепко схватили сзади за руки.

 – В чем дело?! – строго спросил инспектор и попытался вырваться. – А ну, отпусти! Что вы делаете? Я при исполнении!

–Тихо, Мегре. Все одно никто не услышит, – произнес обладатель грубого голоса и быстро обшарил карманы инспектора.

 – Мы тоже при исполнении... От имени всех шоферов невинных, но тобой наказанных... За не принесенные домой получки и премии, за неполученные квартиры и путевки, за слезы жен и детей шоферских мы тебя наказываем.

 Говоривший мужик был высокого роста и почему-то в темных очках. В сумеречном свете ночи Мегрин разглядел на лице его только это, да еще вислые усы по краям толстогубого рта.

 Говорил мужик немного заикаясь. Скорее запинаясь и  будто проталкивая  языком меж зубов отдельные буквы и целые слова. По всему заметно, что он был старшим среди всей этой компании. И Мегрин его нигде не встречал. Это точно.

 – Опомнитесь! Ведь вас упрячут, куда Макар телят не гонял! – крикнул инспектор.

 – Не плачь, Макар, телята дома. А мы сегодня здесь, а завтра там. То есть там, где нас нет. Понял, Мегре?

 – Ага, лови бабу во ржи, а то убежит, – добавил один из  державших его парней и захохотал.

 Мегрин вдруг стал вырываться, что-то кричать и пинаться, но тут же подучил сильный удар в лицо.

– Заткни ему глотку! Гаси свет! Волоки к столбу! – как сквозь сон услышал инспектор приказ вислоусого.

Раздался звон стекла мотоциклетной фары. Мегрину заткнули рот какой-то тряпкой, подхватили и потащили по обочине к стоящему неподалеку телеграфному столбу. Стащив с инспектора кожаную куртку, китель и рубаху с майкой, сняв сапоги и форменные брюки, мужики завели его руки за столб и накрепко их связали.

– Трусы-то снимать, али нет? – спросил старшего один из парней.

– Стащи, – ответил тот. – Комары тоже есть хотят... А ты, Мегре, будь здрав и не кашляй! И думай, думай, думай. Да помни: это тебе наше первое серьезное предупреждение. Парень сдернул с Мегрина цветастые трусы, вытащил изо рта кляп и побежал к машине. Хлопнули дверцы, уркнул мотор и "Волга", развернувшись, укатила по шоссе совсем в другую сторону от райцентра.

Мегрин остался один. Все происшедшее с ним было похоже на сон. Еще несколько минут назад он ехал с мыслью о сытном домашнем ужине и теплой постели и вот стоит среди полей и лесов, привязанный к столбу, да еще и совсем голый. Он представил сейчас себя со стороны и даже заскрипел зубами.

Чьи были мужики, так жестоко с ним поступившие, Мегрин не знал. И даже не особо пытался вспомнить. За все эти годы инспектор имел дело с сотнями нарушителей. Разве запомнишь каждого.

Скоро Мегрин почувствовал ночную прохладу, которую поначалу не заметил и стал бегать на месте, радуясь, что ему не связали ноги. Он пробовал даже кричать, но сразу понял, что в такую ночную пору людей тут быть не может. Надежда была только на мимоидущую машину, а она может появиться и через пять минут и через пять часов.

Скоро Мегрин перестал соображать и помнить сколько времени прошло с начала этой пытки. Ему казалось, что время остановилось, ибо инспектора начали донимать комары. Он и небольшого-то их числа не любил и боялся, а тут на него налетела целая туча и Мегрин беспрестанно дрыгал ногами, но это мало помогало.

Так танцевал Мегрин у столба почти до рассвета. Только когда посерело
небо и на кустах у обочины стал заметен каждый листочек, инспектор увидел идущую по шоссе в сторону города машину. Собрав все силы, Мегрин стал кричать и отчаянно махать ногами, но проехать его и так было нельзя. Слишком необычная картина с голым человеком в поле открывалась на дороге перед любым взором.

Синие "Жигули" подъезжали все ближе и Мегрину показалось даже, что эту машину он знает. Точно такой "жигуленок" в райцентре был только у шофера льнозавода Смирнова. И Мегрин не ошибся. Как только машина остановилась у столба, из нее выскочил с изумленным лицом хорошо знакомый Мегрину Колька Смирнов.

– Ёлки зелёные! – изумленно воскликнул Калька. – Ты что ли, Матвеич?

– Я... – прохрипел Мегрин. – Давай скорее.

Колька подбежал и стал развязывать инспектору руки.

– Сейчас... Кто тебя так?

– Нашлись... гады, – опять прохрипел Мегрин.

Он дрожал и еле держался на ногах, а у Кольки, как назло, что-то не получалось.

– Погоди, старшина, потерпи еще немного. Крепко завязано. Видно, ты кому-то здорово насолил.

Колька сбегал к машине, вернулся с ножом и освободил, наконец, Мегрина. Тот быстро оделся и подошел к мотоциклу, но сразу увидел, что ехать на нем было нельзя: проткнутые колеса стояли на ободах. Инспектор взял только каску
и, все еще дрожа, сел в машину рядом с Колькой. Тот запустил мотор, и они двинулись к дому.

– Ничего, Матвеич, – успокаивал Колька старшину, – потерпи. Скоро домой приедем. А я тебе на – печку включу, грейся.

Мегрин сидел, прижавшись затылком к мягкому подголовнику и, закрыв глаза, наслаждался теплом и покоем. Он все еще, видно, не отошел от кошмара этой ночи и был молчалив.

– Когда случилось-то? – нарушил молчание Колька.

– Часов в одиннадцать... – тихо и не открывая глаз проговорил Мегрин. – А сейчас сколько?

– Так скоро три... Долго тебе пришлось... А что за мужики-то были?

– Не знаю, не наши.

– А ты что пистолет не достал?

– Я без него сегодня в "Передовик" ездил. Слушай, ты "Волги" светлой нигде не встречал?

– Ну что ты, Матвеич, какая "Волга"? Я же тут недалеко в деревню ездил, жену возил. Я ведь, не поверишь, Матвеич, тещу замуж выдаю... Хо-хо-хо... Да, да, сам лично и сосватал... за этого... Ивана Иванына Дубова? Знаешь ведь?

– Нет, – покачал головой Мегрин.

– Да он у нас на заводе сторожем служит... На пенсии, конечно, но мужик еще ядреный... Ну, да ладно... Теща моя так вся и расцвела, как молодая стада. А я у нее теперь, хо-хо, знаешь кто? – спросил Колька и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Раньше-то я у тещи был сукин сын, а теперь Коля-батюшко... Хо-хо-хо... Вчера и сговорились окончательно. Жена в отгуле, а мне на работу сегодня. Не везет, как видишь. Но я завтра опять туда махану на выходной и еще свое возьму, – сказал Колька и неожиданно пропел:

 

Летят утки, летят утки,

А вослед два гуся.

Я сегодня как-нибудь,

А завтра надеруся.

 

"Кто о чем, а вшивый о бане", – подумал инспектор и вдруг насторожился. Ему показалось, что в машине пахнет спиртным.

Мегрин потянул носом и понял, что он не ошибся: в салоне был запах алкоголя. Выходит, что Колька или везет его с собой, или сам едет выпивши.

Мегрин открыл глаза и спросил, будто продолжал разговор:

– А зачем тебе это?

– Это ты о чем? А... насчет надраться-то. Так как же. Хоть и плохо мы живем, а чего-то хочется.

Колька захохотал и повернулся к инспектору, на которого опять пахнуло спиртным. Сомнений у Мегрина не осталось.

– Останови-ка машину, – сказал он Кольке.

– Да ты чего, Матвеич, – не понял тот. – Потерпи маленько. Скоро приедем. Вон уже дома городские видать.

– Останови.

Колька притормозил. Мегрин, чувствуя, что может упасть от усталости, все же собрался и медленно вылез из салона.

Пошатываясь, он обошел малину и остановился напротив Кольки.

– Инспектор дорожно-патрульной службы старшина Мегрин, – твердо и строго представился он Кольке, будто видел того в первый раз. – Прошу предъявить документы.

Колька обалдело смотрел на инспектора и от изумления казалось, лишился речи.

– Ты чего, Матвеич, чокнулся? – наконец вымолвил он.

– Прошу предъявить документы, – повторил свое требование Мегрин.

– Ну ты даешь, Мегре... Как живой.

Колька протянул старшине водительские права. Мегрин достал талон предупреждений и, прищуря один глаз, сделал компостером просечку.

– Вы, Смирнов, грубо нарушили правила дорожного движения, а, короче, совершили преступление, сев за руль в нетрезвом состоянии. Надеялись ночью проскочить, пока никого нет. Не выйдет! Ловил я вас и буду ловить! На другое не надейтесь! За правами придешь, а талон возьми.

– Да пошел ты! – тоже громко сказал Колька и, плюнув в окно, зло выругался. Затем нажал на газ и быстро помчался по дороге к городу.

Мегрин, прищурив один глаз, глядел вслед удалявшейся машине и нажимал на кнопку компостера, так и не вытащив талона. Легкие щелчки от разрываемой картонки казались ему сейчас в этой утренней тишине сухими и громкими выстрелами.