К списку произведений


Важно! Материалы, размещенные на этом сайте допускается использовать только для прочтения и только с сайта, без права копирования(сохранения) и распространения. Полная версия соглашения.



К списку произведений

Владимир Фёдорович Тендряков


Пожар

Пьеса в двух действиях


    ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

    Ксюхин Устин Лазаревич - художник-самоучка.

     Звонков Игорь Александрович-директор совхоза.

     Катя Вострова.

     Петька Дежкин.

     Локтев Авдей - главбух совхоза.

     Самсониев - лесничий.

     Прохожий - он же бывший убийца Иона Горбов.

     Фаина муж и жена.

     Степан рабочие совхоза.

     Титков - представитель области.

     Генка - гармонист.

     Женька - парень с тазом.

     Пашка - парень с гитарой.

     Девица в джинсах.

     Первая и вторая девушки, женщина с ведром, жители села Низовское разных возрастов.

    

    ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

     Освещенный солнцем памятник из темного гранита: человек в буденовке, в обмотках, развернув широкие плечи, вскинув голову, стоит на каменном пьедестале. Высеченная под ним надпись: «Востров Иван Иванович. Род. в 1896 г. Убит в 1929 г.». Угловатая грубоватость отличает этот памятник от тех стандартных фигур, которые обычно ставятся в честь погибших героев.

     Крик петухов. Утро. Появляется прохожий, заросший дряхлый старик с тощим грязным мешком, перекинутым через плечо, с палкой в руке. Волоча ноги, он бредет через сцену и останавливается перед памятником, задрав голову, всматривается в каменное лицо, опускает взгляд на надпись и... роняет палку. Какое-то время он неподвижно стоит, потом подбирает свой посох, удаляется, оглядываясь через плечо.

     Девичий смех за сценой. Входят парень и девушка. Девушка - легкая, праздничная - держит в руке букет сирени. Парень рослый, неуклюже чопорный, суровый.

     Девушка (кладет цветы под памятник. После короткой паузы - к памятнику). Дедушка... Это я, Катя Вострова.

     Парень. Да ладно тебе, не заводись.

     Катя. А это Петька Дежкин, дедушка. Не дерево, хотя и похож.

     Петька. Пошла молоть.

     Катя. И мы оба счастливы, дедушка. Верно, Петька?

Петька. Ясное дело.

     Катя. Дедушка, Петька - чемпион. Не веришь?

     Петька. Вот глупая.

     Катя. У нас соревнования по пахоте были - кто из трактористов быстрей, кто лучше...

     Петька. Вот-вот, похвастайся. Нашла перед кем.

     Катя. И самый, самый первый, дедушка, - он! (Хватает Петьку за руки, пляшет.) Он - первый! Он - первый! Самый, самый, самый первый! (Отпуская Петьку.) Так что он чемпион среди трактористов, дедушка.

     Петька (оправляясь). Ну и сумасшедшая.

     Катя. И с этим чемпионом мы, дедушка, скоро поженимся. Верно, Петька?

     Петька. Ну, ясное дело.

     Катя. Да мы почти что женаты. Нам ведь только расписаться. Верно, Петька?

     Петька (смущенно, словно извиняясь перед памятником). Чудная она.

     Катя. А в нашем совхозе, дедушка, скоро начнут большое, большое...

     Петька. Да ему-то что?

     Катя. Как это - что? Совхоз чей? Дедушкин! Его имени! Должен он знать или не должен?

     Петька. Чудная...

     Катя. Дедушка, помнишь Дунькину сотру? (Петька с досадою крякает.) А почему не помнить ему? Согра-то тыщи лет стоит, когда ни дедушек, ни бабушек не было, села нашего не было, а она была. Слышишь, дедушка, мы эту Дунькину согру снимем. Всю! Дочиста! И осушим!..

     Петька. Да очнись ты, сумасшедшая. С камнем же говоришь.

     Катя. Дедушка, он сам каменный, смеяться не умеет, танцевать не умеет. Я за него... и танцевать, и смеяться.

     Петька. Голова кругом.

     Катя. Слышишь, дедушка, он тебе на меня жалуется. Петька (обреченно машет рукой). С ума сойдешь!

     Катя (внезапно притихая, с грустинкой). Дедушка, а мне жалко согры. Там малина растет... и рыжики.

     Петька. Заплачь, с тебя сбудется.

     Катя (снова воодушевляясь). Но поля будут! Шесть тысяч га! С ума сойти! Шесть тысяч га! А воду с согры сюда спустим. Здесь - озеро! Дома зальет. Дома новые построят, двухэтажные. И нам с Петькой - тоже двухэтажный, с ванной. И газ на кухне. Как в городе, даже лучше. Правда, Петенька? Петька. Ясное дело.

     Катя. Дедушка, мы счастливы!

     Петька. Уже говорила.

     Катя. И еще скажу: счастливы! Счастливы! Счастливы! Ты слышишь, дедушка?!

     Петька. Потише. Идет кто-то.

     Катя. А пусть... Пусть все слышат: счастлива! Счастлива! (Кричит.) Я счастли-ива-а!

     Входит Ксюхин с этюдником и складным стулом.

     Катя (Ксюхину). Дядя Устя! Я счастлива!

     Ксюхин. И я тоже, доченька.

     Петька (Ксюхину). С чего бы?

     Ксюхин. Да вот - солнце светит, она улыбается светлее солнышка.

     Петька. Мало же тебе для счастья нужно, Устин.

     Ксюхин. Не так уж и мало, парень - других видеть счастливыми.

     Петька. Других?.. Сам-то был ли хоть раз счастлив?

     Ксюхин. Всю жизнь, каждый день.

     Петька. Как птица божья: жены нет, детей нет, штаны ношены - все богатство. И счастлив... Надо же.

     Ксюхин. Я, парень, каждый день пьян-пьянешенек не от вина - от радости.

     Петька. Чудно. Не пойму.

     Ксюхин. Вот как сегодня: утречком проснешься пораньше да вспомнишь - впереди день непочатый, так и запоет все внутри. Выскочишь за село - трава в росе, еще никем не тронутая, словно морозец прижег. Шагаешь по ней, а за тобой след мокрый, зеленый-презеленый, течет за тобой эта зелень ручьем. А тут еще в небе, высоко-высоко, у самого солнышка за пазухой, жаворонок кипит... И аж зашатаешься, заплачешь от радости... Бывали ли у тебя, парень, слезы от счастья?

     Петька. Ни в жизнь не бывало.

     Ксюхин. То-то и оно.

     Катя. Никто красивей тебя не говорит, дядя Устя.

     Петька. И смешней.

    Ксюхин. Жалко мне таких, как ты, парень.

     Петька. Эка!

     Ксюхин. В землю глядишь, белого света не видишь.

     Петька. Я рабочий человек, для меня земля главное, себя от этой земли кормлю и других. А ты вот жизнь свою извел, Устин, на забавы - картиночки красками мазал, игрушечки из глины лепил. Дело...

     Ксюхин. Сыт от земли... И только-то? А не маловато ли этого для человека, парень?

     Петька. Ты картинками больше сделал?

     Ксюхин. Я картинками своими тебе глаза открыть хотел; оглянись, Петр Дежкин, вокруг: на радугу в небе, на реку под закатом, на ту же росу - красив мир, в котором живешь. Обрадуйся! Почувствуй себя счастливым!.. Нет, не хочу. Сыт, и ладно.

     Катя. Петька... а я красивая? Ксюхин. Хоть это-то заметил ли ты?

     Петька. Два года назад еще заметил.

     Катя. И почему-то об этом за два года ни разу мне не сказал.

     Петька. Сама небось не хуже меня знаешь - не крива, не горбата, все на месте.

     Катя. Знаю, а от тебя услышать хотелось.

     Петька. Чудно.

     Ксюхин. Удивления ей хотелось. Нет его у тебя. Берегись, Петька.

     Петька. Чего беречься?

     Ксюхин. Как бы худо ей с тобой не стало.

     Петька. Это со мной-то худо?

     Ксюхин. Досыта ее накормишь, а радости не дашь. Сытная жизнь и без радости - страшно, поди.

     Петька. Не замечал, не страшится она. А вот тебя, Устин, видать, в свое время девки побаивались.

     Ксюхин (после легкой паузы, грустно). Не побаивались, парень...

     Петька. Почему тогда холостым остался?

     Ксюхин. Меня все, как ты сейчас, тогда за нормального не считали.

     Петька. И верно делали.

     Ксюхин. Тогда время было такое - о хлебе мечтали... Но нынче-то хлеба полно. Так очнитесь, люди! Оглянитесь друг на друга, удивитесь друг другу. Пора! (С улыбкой глядя на Катю.) Эх, если б мне талант!..

     Катя (слегка растерянно). Талант?.. А разве его нет у тебя?.. (Кивает на памятник.) Разве это не твой талант стоит, дядя Устя?

     Ксюхин. Оно, может, и талант, да маловат.

     Петька (почтительно косясь на памятник). Куда больше-то, трактором не своротишь.

     Ксюхин. Ежели мне великий талант, как у Репина, скажем, али у Шишкина... Были гиганты! Я бы тебя, Катенька, - на холст. Твои глаза, твою улыбочку, чтоб брызгала, чтоб издалека ездили-глянуть, глоточек счастья испить.

     Катя. Как ты говоришь, дядя Устя!

     Петька. Говоришь хорошо, а все-таки камень лучше рубишь. Ишь какого героя вырубил!

     Ксюхин. Да неужели нравится?

     Петька. Серьезная работа. На века! А что?..

    

    Пауза.

    

    Ксюхин (глядя на памятник). Нас даже Петька Дежкин признал, Иван.

     Петька. Почему не признать, коли стоящее?

     Ксюхин. А не сразу нас признали. Двадцать лет я тебя, Иван, вырубал из старой могильной плиты. Двадцать лет в сарае - тюк да тюк! Плита-то была громадная, двоих прикрывала. Два брата Тюриковы когда-то под лед провалились. Богатые купцы, староверы. Надпись вязью: «Упокой, Господи, рабов твоих...» И крест восьмиконечный. А я тюк да тюк, молоточком да зубилом - и крест, и рабов божьих Тюриковых, чтоб своего товарища из могилы поднять... Двадцать лет - в голодные годы, в военные годы... И все двадцать лет надо мной смеялись - свихнулся Устин Ксюхин. А потом и смеяться перестали - забыли. Стоял каменный Иван Востров, мой старый товарищ, в сарае, никому не нужный. А я верил-вспомнят, верил - признают... Вспомнили. Признали. Теперь даже ты, Петька Дежкин...

     Петька. А что, Петька Дежкин глупей других - стоящее от нестоящего не отличит?

     Ксюхин. Обожди, Петька Дежкин, я еще заставлю тебя голову от земли поднять, я еще научу тебя миру удивляться да радоваться.

     Петька. Чудные вы все. Одна с каменным дедушкой тут разговаривала - заслушаешься. Другой все учить набивается не знай чему...

     Входит Локтев, перепоясанный патронташем, с ружьем. 591

     Локтев. Честной компании!.. Устал, бабель-мандебский пролив! Ноги подламываются.

     Ксюхин. Ты что это с ружьем, Авдей?

     Локтев. В лес с тросточкой не ходят.

     Ксюхин. Время-то не охотничье. Ты же законы знаешь.

     Локтев. Кончились для нас лесные законы!.. Вместе с лесом. (Садится, обнимает Ксюхина.) Эх, Устин, Ус-тин! Ходил я прощаться с согрой. Я в этой Дунькиной согре, считай, треть жизни провел. С удочкой и ружьишком.

     Катя (вздыхая). Там малина росла и рыжики...

     Ксюхин (с силой). Не понимаю! Не понимаю!

     Локтев. Все понятно... Мы со Звонковым Игорем Александрычем вчера до товарища Титкова дозванивались весь день. Дозвонились, сообщил: буду, решение привезу, торжественно объявим.

     Ксюхин. Не понимаю! Тебя, Авдей, не понимаю! Любишь же согру! Любишь!

     Пауза.

     Локтев. Люблю проклятую.

     Ксюхин. Люблю и гублю! Рыбак, охотник, треть жизни в согре, а один из первых голос подал, чтоб свести! В голове не укладывается!

     Катя. Там малина растет...

     Петька. Лирика.

     Локтев. Рыбак, охотник, но ведь я еще и главбух совхоза, Устин.

     Ксюхин. Что у главбуха, вместо души чернила?

     Локтев. Главбух, Устин, не душе верит, а цифре. А честные цифры мне говорят... Где моя волшебная палочка?.. (Вынимает из нагрудного кармана сметную линейку.) Положим: шесть тысяч гектаров плодороднейшей земли. С каждого гектара снимем по двадцати центнеров, не меньше. Всего - сто двадцать тысяч, то есть двенадцать миллионов килограмм хлеба. Мы эти килограмчики-то не просто спускаем, а с хитростями - на мясо перегоняем, на яйца, на туковое высокосортное сало. Так что нам каждый килограмм в среднем приносит по сорок и две десятых копеечки. Отбросим две десятых, итого получим - четыре миллиона восемьсот тысяч рублей ежегодно. Помозговать, так и все пять возьмем... Вот что говорит, Устин, моя волшебная палочка. Она никогда не врет.

     Ксюхин. А не говорит она, Авдей, что жизнь у нас скучней станет, некрасивей?

     Локтев. Привы-ыкнем!

     Ксюхин. Это верно. Ко всему можно привыкнуть. Например, какие-то народы в голой пустыне жить привыкли.

     Пауза.

     Катя. Помню, как я в согре первый белый гриб нашла. Совсем, совсем маленькой была, и гриб большущий, чуть ли не до колена мне. Я потом уснуть не могла, босиком бегала в сени гриб потрогать - тут ли он. не приснился ли.

     Ксюхин. У твоих детей. Катя, этого уже не случится.

     Петька. Ли-ирика!

     Локтев. Первый гриб... А сегодня я своего первого ельца вспомнил. Утречком к тому бочажку вышел. Вода черная, словно вороненая сталь, по ней седенький туманец клочьями. И вдруг - бульк! По черному зеркалу волнишки. Такой же ельчонок, должно... Буду теперь дома сидеть, «Крокодил» почитывать. Стареть, должно, быстро стану.

     Ксюхин. За молодостью в согру не ты один бегаешь - со всего района едут. Вынь свою волшебную палочку, бухгалтер Авдей Локтев, пусть подскажет, что дороже - молодость людей или миллионы рублей.

     Локтев. Миллионы-то, друг мой Устин, художник первозданный, тоже ведь людей омолаживают. Ныне бабы ведрами воду таскают по два километра - не жалко их тебе? Звонков Игорь Александрович водопровод обещает. А ванна после работы - это не молодость?.. А полная механизация на фермах, когда по стеклянным трубам молоко от коров само потечет куда надо?.. А своя стационарная больница?..

     Петька. Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

     Локтев. Вот именно. Да и не совсем мы себя обездоливаем. Дунькиной согре конец, а лес-то засогринский останется. Купим на свои миллионы автобусы, будем коллективно ездить в этот лес... отдыхать.

     Ксюхин. Ты же знаешь, Авдей. что говорит лесничий Самсониев.

     Локтев. Пугает... по служебной обязанности.

     Ксюхин. Говорит: высохнет согра, высохнет и лес. И климат изменится, и засухи начнутся. Вот тогда-то: будем ли мы богатыми и здоровыми? А может, бедными и больными?

     Локтев (подымаясь). Эх, бабель-мандебский пролив! Зря языками треплем - решено и записано. Товарищ Титков, верно, уже приехал. Скоро сюда соберется народ, чтоб выслушать и порадоваться. Никакие лесничие не помешают... Надо пойти умыться да переодеться.

     Петька (Кате). Пошли и мы. Я галстук надену. Праздник не праздник, а вроде бы.

     Ксюхин. Народ соберется сейчас... Что ж...

     Локтев. Эй-эй, Устин! Не вздумай дурить.

     Ксюхин. Лесничий Самсониев на моей стороне.

     Локтев. Лесничий - человек дела, никак не художник, голым лбом кирпичную стену прошибать не станет.

     Ксюхин. Думаю, что станет... Человек дела и совесть имеет.

     Локтев. Совесть-то должна разума слушаться. Совестливый дурак обычно сам себя наказывает.

     Ксюхин. А бессовестный умник - других. Уж лучше сам себя.

     Петька. Вот и договорились - все ясно. Катя. Лучше себя... Как странно! Локтев. Бабель-мандебский! Бывают же такие упрямые!

     Катя. И добрые...

     Петька. Пошли!

     Катя (двигаясь за Петькой, задумчиво). Лучше себя...

     Локтев, Катя. Петька уходят. Ксюхин один остается под памятником.

     Долгая пауза.

     Ксюхин (разглядывая памятник). Иван, Иван... Посмотри на своего друга. Мне скоро шестьдесят семь стукнет. А тебе?.. Тебе, как было, так и есть - тридцать три...

     Пауза. Сзади появляется прохожий, останавливается, с жадностью и некоторым волнением вглядывается снова в памятник.

     Ксюхин (не замечая прохожего). Интересно, Иван, ты бы сейчас спасал согру иль нет?.. Может, и нет. Ты же любил корчевать под корень. (Пауза.) Я часто думаю, Иван: мы с тобой из другой жизни, из другой страны, совсем, совсем непохожей. Страна нашей молодости, Иван... В речке Окунице даже стерлядка водилась, а землю-смех и грех - сошкой ковыряли. Вот бы показать Петьке Дежкину соху: болозно, рассоха, рыльник... А ты, Иван, в своей жизни не видел трактора. Согру смахнуть- скажи это тебе кто-нибудь, подумал бы-свихнулся человек. А вот выедет Петька Дежкин со своими дружками на эту согру. Что им сильны. Так сильны стали люди, что пришла пора бояться своей силы. Слышишь, Иван?..

     Прохожий (сипло). Это не он. Врешь.

     Ксюхин (оборачиваясь). Что?

     Прохожий. Врешь, говорю. Он был так себе - сморчок, а тут гора целая.

     Ксюхин. Ты кто? Прохожий. А никто.

     Ксюхин (вглядываясь). Что-то вроде бы знаком... Хотя нет. Как звать?

     Прохожий. Имена человеки носют, а я уж не человек.

     Ксюхин. Кто же ты тогда? Прохожий. Заблудший.

     Ксюхин. Это одно другому не мешает. Мало ли на свете заблудших людей.

     Прохожий. С этого света я, считай, ушел, а на тот еще не пришел. Заблудший, значит.

     Ксюхин. Право, что-то ты мне знаком, заблудший. Не припомню только, где виделись.

     Прохожий. Может, виделись, может, нет - разве важно? Важно, что увидимся ишо. Все туда идем. Я, похоже, теперь впереди, за мной все. Ксюхин. Вот обрадовал.

     Прохожий. Неуж не радостно? Все мы здесь на чужбине, родина-то там - в сырой земельке. Из праха поднялись, в прах уйдем. Я нынче вождь Моисей, веду в родные палестины.

     Ксюхин. Ну, Моисей, мы с тобой не договоримся. Ты к мертвым зовешь, а я-то как раз из мертвых подымаю. Прохожий. Хе-хе! Кого поднял? Ксюхин (указывая на памятник). Вот его. Снова над жизнью поднялся.

     Прохожий. Хе-хе! Зачем?

     Ксюхин. А затем, вождь Моисей, что это был такой человек, которому и после смерти жить среди людей следует.

     Прохожий. Чем же он так уноровил? Ксюхин. Несчастных хотел сделать счастливыми. И, учти, не только тех, кто с ним рядом жил, а всех людей всего круглого мира. Разве мало?

     Прохожий. Сделал счастливыми всех?.. Хе-хе!.. Во всем мире?..

     Ксюхин. Не успел. Убили.

     Прохожий. А если б не убили?

     Ксюхин (после паузы). Наверное, тоже не успел бы. На такое дело мало одной жизни.

     Прохожий. А много жизней поможет?.. Хе-хе!.. Сколько людей по земле прошло. И ведь кажный - хе-хе! - о счастье... А где оно?.. Счастье - тень. Хе-хе! До него (показывает на памятник) за тенью гонялись, после него, после нас будут гоняться. Гоняйтесь, гоняйтесь, глупые люди, к одному прибежите, кажный!.. Там покой, там счастье... Хе-хе!

     Ксюхин. Где-то я тебя видел.

     Прохожий. И я таких, как ты, видел. И таких, как он... ловцов счастья. Хе-хе!.. Вместе с ними в Сибири лес рубил. И много их в землю ушло, успокоилось. Хе-хе!..

     Ксюхин. Может, ты все-таки перед могилой-то оглянешься, заблудший. Оглянись, прежде чем в земле исчезнуть: над землей-то солнце светит, а по земле ходят люди, они сыты, они одеты, у каждого крыша над головой, и молодость их радует, и старость их не пугает. Оглянись: может, они уже и сейчас толику своего счастья получили?

     Прохожий. И все одно - им мало, им мало! Все одно недовольны!

     Ксюхин. Так это же хорошо, когда людям не хватает. Совсем плохо, когда уж им ничего не захочется.

     Входят Степан и Фаина - степенные муж и жена, многолетняя

     совместная жизнь наложила на них печать одинаковости, они схожи

     друг с другом одеждой, манерой держаться, выражением лица.

     Прохожий. А вот... Самые что ни на есть обнакновенные. Со мной не пожелаете ли? Ась?

     Фаина. Степа, кто это?

     Степан. Не знаю, Фаина.

     Прохожий. Вам чего-то хочется, счастливые! Хе-хе! Я устрою!..

     Фаина. Степа, что это он?

    Степан. Не знаю, Фаина.

     Прохожий. Идемте со мной! Хе-хе!.. Устрою, как в песне: «Все, что было загадано, все исполнится в срок...» Иль не хотите? Ась?

     Фаина. Мне чтой-то страшно, Степа.

     Степан. И мне, Фаина... того...

     Ксюхин. Иди, заблудший. Не пугай добрых людей.

     Прохожий. Не меня бойтеся! Не-ет! Се-ебя-а! Хе-хе!.. Кажный сам себя обману куда, возьми то, не знай что! Хе-хе!.. А приходят-то к одному. Все! Все до единова!

     Фаина. Степа, пойдем отсюда.

     Степан. Нельзя, Фаина. Нам собраться наказано... возле памятника.

     Ксюхин. Сейчас сюда люди придут, заблудший. Много людей.

     Прохожий. Иду, иду... Оставайтесь себе, обманывайте себя... Хе-хе!.. (Удаляется, поет надтреснутым голосом.) «Все, что было загадано, все исполнится в срок...» (Уходит.)

     Пауза. Все трое молча глядят ему вслед.

     Фаина. Куда это он нас звал, Степа?

     Степан. Не знаю. Фаина

     Ксюхин. Куда может позвать заблудший?

     Фаина. Он с собой нас... Нас!.. Да мы со Степой нынче только жить начали по-настоящему.

     Степан. Уж что верно, то верно.

     Фаина. Травку ели, куглину ели, кору толченую тоже...

     Степан. Детишек из дома гнали: идите, мол, болезные, пропадете возля отца с матерью.

     Фаина. Теперь дети все в люди вышли. Леха-то, старший, доктором стал.

     Степан. И у нас - кажный месяц зарплата. Дом железной крышей покрыли, телевизор завели... Как все, " так и мы.

     Фаина. Теперя нам только и живи...

     Ксюхин. И вам больше ничего не нужно?

     Степан и Фаина переглядываются.

     Фаина. Да как сказать, Устин...

     Степан. Есть одна мечтишка.

     Фаина. Наше-то село - город не город, а вроде этого станет.

     Степан. Большие дела Звонков закручивает.

     Фаина. Вот и точит нас - скликать бы сюда Леху с семьей, Маньку с мужем и Нюшку тоже... Скоро тут всем дело найдется.

     Степан. В двух домах бы поселились рядышком.

     Фаина. Внученьки бы кругом нас бегали.

     Степан. Вечерами чаи вместе гоняли, о политике бы беседы вели... А не хошь о политике - телевизор смотри.

     Фаина. Господи! Да неуж такое счастье быть может!

     Пауза.

     Ксюхин (задумчиво). Дай вам бог этого счастья.

     Степан растроганно крякает. Фаина вытирает концом платка глаза. Пауза. На заднем плане за памятником появляются девчата парочками, парни тесной кучкой. Они останавливаются поодаль друг от друга, беседуют, смеются.

     Степан. Мы смирные. Наше счастье никому не помеха.

     Фаина. Много ли нам нужно - чтоб внучата вокруг...

     Бодро входит гармонист - брюки клеш, начищенные хромовые сапоги,- победно оглядывается, растягивает меха, выдает бравурное.

     Гармонист. Где народ - там и я! (Играет.) Парни и девчата, смешавшись, двигаются в его сторону, обступают.

     Где я - там и народ! (Сдвигает меха гармони, горделиво оглядывает окружившую молодежь.) Дружки мои и подружки! Скажите мне: можно ли жить без гармони?..

     Первая девушка. Геночка, сыграй нашу, низовскую.

     Гармонист. А что такое гитара, скажите мне, дружки мои и подружки?

     Первая девушка. Геночка, ты лучше сыграй.

     Гармонист. Занесена с гнилого Запада! Русский мужик никогда не веселился под гитару!..

     За сценой раздается звонкий удар.

     Слышите?.. Идут... Дружки мои и подружки! Они отвернулись от русского, а мы отвернемся от них!.. И-ех! (С силой раздвигает меха, играет.)

     Под яростные переборы гармошки выплывают на сцену два парня и девица - пестрые рубахи, узкие джинсы, нестриженые волосы; у одного через плечо гитара с бантом, второй вооружен медным тазом и колотушкой, девица не вооружена ничем.

     Гармонист (играя). Девки! Дави морально растленных!

     Парень с тазом (бьет по тазу).

     Отречемся от старого мира. Отряхнем его прах с наших ног!..

     Гармонист (играя). Девки! Нашу, низовскую! Народную!

     Первая девушка (выскакивает вперед, пляшет - и поет).

     Низом, низом мы по реченьке,

     По реченьке идем!

     Мы по-низовски, по-низовски,

     По-низовски поем!

    

    Парень с тазом энергично бьет по тазу, глушит гармонь. Парень с гитарой ударяет по струнам.

     Девица в джинсах, парень с гитарой (поют).

    

    Меж пер-рца и м-ма-лаг

     П-пад небом м-модных хижин

     Кос-стлявый как бур-р-лак

     Пев-вец был юн-н и хищен!..

    

    Гармонист (с силой разводя гармонь). Дав-ви морально!..

     Вторая девушка (вырываясь вперед, пляшет и поет).

     Ходят по миру портки,

     И фатой покрытые.

     Тунеядец с тунеядкой

     Давят форс в открытую!

    

    Парень бьет колотушкой по тазу.

     Девица в джинсах, парень с гитарой.

И ог-гненной настурцией, Робея и наг-глея,
Гитара, как натурщица, Лежала на коленях!

    Часть парней и девушек оттягиваются к певцам с гитарой.

    

    Гармонист (неистовствуя). Девки! Спасай наше Низовское!

     Вторая девица (выплясывая).

     Не целуй меня взасос,

     Я не богородица,

Все одно Исус Христос
От меня не родится
Парень бьет в таз.

    Девица в джинсах, парень с гитарой.

М-мы - дети тех гитар-р отважных и дрож-жащих
меж подруг дражайших, неверных, как янтарь.

    Первая девушка.

     Мы по-низовски, по-низовски, по-низовски поем!..

    

    Шум, смех, гармошка, частушки, взвинченные высокими девичьими голосами, песня гитаристов, удары в таз - все смешалось в одном общем гвалте. В это время появляются принаряженные Катя и Петька.

     Катя. Ой, как тут весело!

     Петька. Что за шум, а драки нет?

     Гармонист. Петька! Друг! Морально растленные житья не дают.

     Парень с тазом (бьет). Ти-хо! Речь хочу!

     Гармонист (рвет меха). Не р-раз-зрешаю! (Играет бравурное.)

     Парень с тазом (бьет в таз, глушит гармошку). Ти-хо! Слушай нашу программу!

     Гармонист. Петька, друг! Ты человек авторитетный. Спасай село!..

     Парень с тазом. Объявляю: перед вами джазовый ансамбль трактористов под названием «Двое с прицепом»! Они двое (указывает на девицу и парня), а прицеп - это я!

     Катя. Ой, как интересно! А меня примете?

     Петька. Я те дам!

     Катя. Я и на прицеп согласна.

     Петька. Чтоб ты вот так в штанах и патлатая...

     Гармонист. Спасай село, Петька! Растленные массы охватывают!

     Парень с тазом. Наша, так сказать, программа: ознакомить село Низовское с искусством двадцатого века! Долой старомодность! Даешь модерн! (Бьет в таз, поет.)

     Отречемся от старого мира, Отряхнем его прах с наших ног!..

     Катя (Петьке). А что ты сделаешь, если я к ним?.. ж Гармонист. Дави морально!..

     Петька (Кате). Не сходи с ума!

     Парень с тазом. Кто с ним (указывает на гармониста)- в сторону! Кто с нами - сюда!

     Катя. Я пошла, Петька... А ты - как хочешь.

     Парень с тазом. Старое и новое - раскалываемся!

     Катя идет в сторону новоявленного ансамбля. Петька растерянно топчется.

     Гармонист. Петька! Сюда! Где я-там Россия!

     Петька. Черт!.. (Идет за Катей.)

     Гармонист. Какие люди погибают! И-эх! (Выдает аккорд.) Кто за наше, за низовское!.. (Играет: «Мы по-низовски, по-низовски...»)

     Гармонист идет в одну сторону, ансамбль - в другую. Звуки «низовской» песни: «Меж перца и малаг...» Одна часть молодежи следует за гармонистом, другая - за ансамблем. Те и другие располагаются на заднем плане по обе стороны от памятника.

     Фаина. Думала, передерутся ищо. Степан. Раньше на гулянках парни из-за девок дрались. Теперь - не пойми что.

     Фаина. Одни стрижены, другие нестрижены.

     Ксю хин (задумчиво). Не пойми что...

     Появляется Самсониев в форме лесничего с полевой сумкой.

     Самсониев (Ксюхину). Здравствуй, низовский Пракситель.

     Ксюхин. Здравствуй, лесной дух. Меня пугали, что ты не явишься.

     Самсониев. Не доставлю этого удовольствия. (Кивает на веселящуюся молодежь.) Уже начали праздновать?

     Ксюхин. Праздник впереди.

     Самсониев. Постараюсь его испортить.

     Фаина. Вот уж это никуда не годится.

     Степан. Праздник - дело святое.

     Самсониев. И часто тяжелое. Головы болят с похмелья.

     Фаина (негромко, мужу). Пошли-ко, Степа...

     Степан. И то...

     Отходят в сторонку. Ксюхин. Смертный приговор подписан.

     Пауза.

     Самсониев (тихо). Слышал.

     Ксюхин. И все против нас.

     Самсониев (не сразу). Не все.

     Ксюхин. Кто?

     Самсониев. Скажем, Фридрих Энгельс.

     Ксюхин. Энгельс?!

     Самсониев. И еще история.

     Ксюхин. Что-то я ничего не пойму.

    

    Самсониев. Неудивительно. Мы с тобой не вместе, старик, мы ведь тоже на разных позициях. Случайно наши позиции оказались повернутыми в одну сторону.

     Ксюхин. Не пойму...

     Самсониев. Для тебя Дунькина согра вроде цветка, который жаль срывать. Для меня она - звено большой цепи. Сломаем звено, распадется вся цепь.

     Пауза. Ксюхин убито смотрит в землю, едва заметно качает головой. Самсониев кладет ему на плечо руку.

     Послушай, Пракситель... Я собираюсь сейчас драться, а ты... Прошу тебя - ты не помогай мне, молчи.

     Ксюхин. Почему?

     Самсониев.М ожешь нечаянно подставить мне ножку.

Пауза.

     Ксюхин (качая головой). Не пойми что... Как трудно понять друг друга.

     Самсониев. Трудно?.. То ли это слово? С тех пор как появились люди на земле, они только тем и занимаются, что доказывают свою правоту друг другу - словом и мечом, фактом и богом, математической формулой и буквой закона! И сколько лучших из лучших сложило свои головы во имя - пойми!

     Пауза. Появляется Локтев, сменивший охотничью куртку на пиджак.

     Локтев. Товарищи! Товарищи! Кончай игрище! Сюда! Потесней!.. Идут! Уже идут!.. Сейчас начнем!

     Среди собравшихся движение. Все стягиваются поближе к памятнику. Локтев хлопочет возле памятника, возвышение под постаментом которого в дальнейшем будет служить трибуной. Группа с гармонистом во главе и группа с гитаристом смешиваются. Гармонист, парень с гитарой. Петька с Катей оказываются рядом.

     Гармонист (выразительно глядя на Петьку, начинает наигрывать «Вы жертвою пали»). Как-кие люди гибнут!.. (Играет.) Во цвете лет!..

     Катя. Ой, Петенька, тебя хоронят!

     Петька (смущенно). Да ладно уж, сама же меня...

     Гармонист (играет похоронное). Был русский богатырь... Илья Муромец!.. (Аккорд.) Алеша Попович!.. (Аккорд.) Станет (горестный аккорд)... битник!

     Катя. Заплачу сейчас!..

     Гармонист (играет, поет).

     Хожу нестриженым, небритым,

     Бываю раз в неделю сыт,

     Зовут меня космополитом,

     А я и есть космополит!

     Катя. Попроси у него прощения, Петенька! Петька (гармонисту). Заткнись, не то по черепу!..

     Гармонист со скорбным видом сдвигает меха.

    

    Парень с тазом (гармонисту). Старое умирает, новое нарождается - диалектика, дядя!

     Появляются директор Звонков, молодой, энергичный, красивый мужчина, и представитель областной организации Титков - человек скорее застенчивый, чем начальственный по виду.

     Локтев. Товарищи! Товарищи! Чуть в сторонку, товарищи!

     Звонков (кивая во все стороны). Здравствуйте... Здравствуйте... (Степану и Фаине.) Как живется-любится, молодые?

     Степан. У нас полное равновесие, Игорь Александрович.

     Фаина. Как нужно, так и стараемся, Игорь Александрович.

     Звонков (Ксюхину). А-а, маэстро! Рад тебя видеть!

     Ксюхин. Уж так и рад?

     Звонков. Разве на этот счет есть сомнения? Разве тебя кто-то понимает лучше моего?.. (Замечает Самсониева, обрывая себя, сухо, сдержанно.) Вы пришли?

     Самсониев. Я пришел.

     Звонков. С оливковой ветвью или с камнем за пазухой?

     Самсониев. Со своим мнением... которое, как вы знаете, за пазухой не держу.

     Звонков (Титкову). Извольте познакомиться - автор той знаменитой докладной записки, лесничий Самсониев.

     Титков. Вам сообщили, товарищ Самсониев, что профессор Худояров по вашей записке...

     Самсониев. Профессор Худояров сделал весьма умозрительное заключение. Он в этих местах ни разу не был, я же тут работаю двенадцать лет.

     Титков. Хотите сказать, что вы более компетентный человек, чем Худояров?

    Самсониев. В данном вопросе - да.

     Титков. Простите, но мы не можем доверять вам и не доверять общепризнанному авторитету в науке.

     Самсониев. Догадывался, поэтому попытаюсь опереться на другой, более крупный для всех нас авторитет.

     Звонков. Эге! «Зажглась, друзья мои, война, и развились знамена чести».

     Титков. Поздно, товарищ Самсониев, поздно. Мы пустили по рельсам тяжелый состав, повернуть его в обратную сторону просто не представляется возможным.

     Самсониев. Пока цела согра - не поздно!

     Звонков. «Зажглась, друзья мои, война...» В таком случае начнем, не оттягивая. (Увлекая за собой Титкова, направляется к памятнику.)

     Ксюхин (негромко). Зажглась война... от не пойми.

     Самсониев. Война - это тоже метод доказательства.

     Ксюхин с сомнением качает головой.

     Звонков (утвердившись под памятником). Товарищи!.. Разрешите без лишних слов приступить к делу. Представитель областного отдела сельского хозяйства товарищ Титков привез нам важное известие. Попросим его нас проинформировать.

     Оживленное движение. Звонков уступает место Титкову.

     Титков. Вчера на расширенном заседании областного совета депутатов трудящихся было принято решение поддержать совхоз имени Ивана Вострова с освоением новых земель на территории, носящей название Дунькина согра!..

     Аплодисменты. Оживление.

     Гармонист (шевелясь в толпе). Дайте развернуться! Дайте чуток свободушки! Туш хочу!

     Титков. Областной совет постановил: выдать вам, то есть совхозу имени Ивана Вострова, долгосрочный кредит на сумму... один миллион пятьсот тысяч рублей!..

     Шум, аплодисменты, гармонист снова шевелится в тесной толпе.

     Локтев. Воистину золотые слова!

     Титков. Кроме того, в ваше распоряжение выделяется специальный механизированный мелиоративный отряд!..

     Петька (из толпы). Кусторезы будут? Титков. Будут.

     Петька. И канавокопатели?..

     Титков. И канавокопатели, и крупноковшовые экскаваторы, и дренажирующие механизмы.

     Петька. Мать честна! (Бесцеремонно отталкивая от гармониста людей.) Давай музыку!

     Гармонист исполняет туш. Парень с тазом аккомпанирует ему.

     Титков (призывая поднятой рукой к тишине). Но, товарищи, учтите, не так-то просто было добиться этого решения. Всюду по области широко строятся, не только одни вы проводите улучшение земель, со всех сторон нас осаждают просьбами о кредитах, требованиями выслать мелиоративные отряды. Чтобы оказать вам помощь, пришлось многим сказать «нет», кого-то крупно обидеть. Помните это, товарищи, и постарайтесь доверие оправдать самоотверженным трудом!..

     Шум. Аплодисменты. Голоса: «У нас не сорвется!», «Будьте спокойны!». «Ударим по согре!».

     Титков. Вот и все, что хотел я вам сказать. (Отходит в сторону.)

     Звонков (заступая). Так что ж, товарищи, мы добились всего, чего хотели. Радостно, не правда ли?

     Петька. Еще бы!

     Звонков. Но не все здесь разделяют нашу радость!..

     Шевеление в толпе, люди оборачиваются в сторону Самсониева и Ксюхина. Голоса: «А нам-то что?». «Наша взяла!», «Придет-ца умыц-ца!».

     Звонков. И все-таки докажем - не боимся критики. Пусть товарищи выскажут нам в лицо свои сомнения. Они сами этого хотят. Что ж, послушаем... И возразим!

     Петька. Да чего зря время терять?

     Звонков. Выслушать мнение противника всегда полезно, товарищи. Лесничий Самсониев, ваше слово. Прошу.

     Движение среди собравшихся. Самсониев выходит вперед.

     Самсониев (спокойно оглядываясь, ожидая тишины). Вам дают полтора миллиона в кредит... Немало. Вам бросают специальную технику - тоже стоит немалого. И вы только что слышали, эти деньги, эта техника отнимается у кого-то...

     Голос из толпы. Небось отдадим сполна!

     Самсониев. А получится ли?

     Петька. Это почему же не получится?

     Самсониев. А потому, что вы с уничтожением согры станете год от года не богаче, а беднее.

     Голоса из толпы. Вот те раз!

     - Сказанул!

     - Не пугай! Мы непужливые!

     Самсониев. Дунькина согра - хранилище влаги.

     Если ее высушить, то будет сохнуть засогринский лес. Поверьте мне в этом на слово. А этот лес сейчас вместе с согрой каждый день испаряет в воздух миллионы тонн воды. Засохнет лес - изменится климат, начнутся в наших местах засухи. Сейчас вы получаете на своих полях по двадцати, а то и больше центнеров с гектара, станете же получать по десяти, а потом и по пяти центнеров. Вы же сами хорошо знаете - на наших землях хлеб без дождей не растет.

    

    Пауза.

    

    Голос из толпы. Область, выходит, дурее тебя, лесничий?

    

    Самсониев (спокойно). Неосведомленней. Я двенадцатый год изучаю ваши места, знаю не только, что растет и лежит на земле - до последнего пня! - но знаю даже, что у нас под землей, какие воды и откуда текут под нашими ногами. (Пауза. Не спеша расстегивает полевую сумку, вынимает книгу.) Разрешите вам прочитать несколько строк. Слушайте: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу природа нам мстит... Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и других местах выкорчевывали леса, чтобы добыть таким путем пахотную землю, и не снилось, что они положили начало нынешнему запустению этих стран...» (Захлопывает книгу, поворачивается к Звонкову и Титкову.) Эти слова сказал Энгельс... лет сто тому назад. Забыли мы их. Собираемся корчевать, не заглядывая вперед, по-дикарски. И за такое бездумное дикарство природа нам отомстит. Товарищ Звонков, это твой замысел, твоя идея, поэтому я предупреждаю в первую очередь тебя. При всех! И я, и Энгельс! Опасно!

    

    Пауза. При общем молчании Самсониев не спеша идет к своему месту. Титков глядит вопросительно на Звонкова. Звонков шагает вперед.

     Звонков (спокойно). Известный профессор Худояров, к которому обратились мы с этими вопросами, нам ответил - опасности нет, засогринские леса не засохнут. (Легкое движение в толпе, выражающее облегчение.) Но давайте, товарищи, поверим на минуту не известному специалисту, не уважаемому профессору, а... лесничему

     Самсониеву. Поверим, на минуту, - засохнет. Но скажи, лесничий, этот лес сразу засохнет или постепенно?

     Самсониев. Постепенно.

     Звонков. А как долго будет длиться это постепенно - пять лет, десять, может, двадцать с хвостиком?

     Самсониев. Может, и двадцать.

     Звонков. А может, еще больше?

     Самсониев. Не исключено.

     Звонков. И ты думаешь, Самсониев, что мы все это время будем сидеть сложа руки? А может, мы станем с твоей помощью садить вдоль полей лесные полосы, закладывать вдоль оврагов новые посадки, окружать село... Извините, уже не село, а новый город Низовское садами и парками?.. За двадцать пять лет, за четверть века такие можно поднять леса! Силы у нас будут... Мы и сейчас-то не слабачки, скоро станем во много раз сильней!

     Самсониев. Зачем же губить лес, а потом его выращивать? Не лучше ли сохранить старый?

     Звонков. Верно, Самсониев, верно. Будем принимать все меры, чтоб старые леса не гибли, а росли и ширились. Не верно только одно, лесничий Самсониев,- пугаешь нас природной местью, ан нет, не получится. Природа-матушка медлительна, не успеет развернуться, как мы ее поправим!

     Шум, аплодисменты.

     Энгельсом решил нас припугнуть. Не конфузь, лесничий, великого человека. Он эти умные слова для другого времени сказал. И для других людей!

     Шум. Аплодисменты. Выкрик: «Верно!»

     Уж если мы вспомнили Энгельса, то вспомним, что в свое время он сказал и другое: «Наше учение не догма, а руководство к действию». А ты, Самсониев, догматически к словам учителя подошел. Вот, мол, какой я ученый, шарахну-ка деревенских простачков из тяжелого орудия!

     Веселый смех, победный шум, аплодисменты.

     Самсониев (делая шаг вперед). Придется мне еще раз взять слово. Звонков.

     Звонков. Дадим... Но не сразу. Уж разреши нам выслушать всех по порядку. У нас есть еще один противник, пусть и он свое честное слово скажет. Ты потом - дополнишь, лесничий. И себя, и его. Ксюхин, ты ведь, кажется, тоже за спасение Дунькиной согры?..

     Ксюхин. Пусть уж говорит Самсониев.

     Звонков. А ты что же, спасовал? Или, может, ты отрекаешься от своих прежних взглядов? К сю хин. Нет.

     Звонков. Тогда зачем же тебе прятаться за спину Самсониева?.. Есть у тебя свое за душой-выйди, раскройся... (Пауза.) Слово предоставляется Устину Ксюхину. Ксюхин некоторое время колеблется. Все глядят на него, ждут. Голоса. Устин-милушко, повесели, ты умеешь!

     - Он, бабоньки, стесняется!

     Гармонист. Спой нам, Устин: «Сохнет, сохнет краса ненаглядная!» Я подыграю.

     Ксюхин (решительно выходит, с минуту молча оглядывает всех). Вот я вас спрошу, земляки: какой у вас был самый светлый час в жизни?.. (Пауза.) Припомните-ка каждый. Думается мне, большинство из вас в свое детство и оглянутся - там светлый-то час лежит. А детское, светлое это чаще всего нам согра дарила. Разве не так, земляки? Кто из нас не радовался, найдя там самый первый гриб в своей жизни. Или первую горсть ягод... Гриб... Горсть ягод... Кажись, малое. Ой ли? Большое-то счастье у человека из таких вот малых радостей складывается. Не будет больше этих радостей у наших детей. Отнимем мы у них светлое. Скушней им жизнь сделаем. Им, да и себе тоже.

     Голос из толпы (с искренней недоуменностъю). О чем это он?

     Звонков (с улыбкой). О грибах, товарищи. Второй голос. Эт верна! Без грибов в коммунизм!.. Промашечка!

    

    Смех.

    

    Ксюхин. О радости я говорю. Для чего же мы живем еще? Чтоб радость добыть - себе и детям!

     Голоса. И то, какая радость без грибов!

     - Уж лучше без хлеба!

     - Может, в согру жить переберемся?

     - То-то рай!

     - Общий смех, шум.

    

    Ксюхин. Место, которое радость дает, с земли сводим. Умно ли это?

     Голоса. Эх, бросим пахать, по грибам ударим!

     - Бабку Клювишну директором! Она по грибам мастер!

     - Игорь Александрович, подавай в отставку!

     Ксюхин (смеющемуся Локтеву). Ты-то, Авдей, чего смеешься? Ты-то от согры молодость получал. Голоса. Товарища нашел!

     - Эй, бухгалтер, поплачь о грибах! Локтев (Ксюхину). Смеюсь и плачу, Устин. Неисправим ты!

     Звонков (Ксюхину). Что еще предложишь, товарищ Ксюхин? Ксюхин, с минуту постояв, склонил голову, идет в веселящуюся толпу.

     Голоса. Мало сказал!

     - Но здорово!

     - О чем это он? Никак не пойму.

    

    

    Звонков. Что ж... Лесничий, ты еще слово просил. Голоса. Повесели нас!

     - Ксюхин о грибах, ты о елочках! Самсониев. Ловкий ты человек, Звонков. Звонков. Охота отпала говорить? Самсониев (резко). Шутом быть не хочу! Звонков. Не моя вина, Самсониев, что у тебя такие веселые единомышленники.

     Петька. Мне слово, директор!

     Звонков. Слово предоставляется бригадиру тракторной бригады Дежкину.

     Петька (выходя вперед). Устин, ты тут про светлое детство говорил. Береги, мол, грибочки да ягодки... А мое детство на после войны упало. Светлое... Еще бы. Сладкую кашу из дягиля жрал, колобашки из щавеля. Нет, Устин, я с детства привык счастье в хлебе видеть. В хлебе - не в грибах!.. Э-э, да что говорить лишка!.. Пашка, выходи!..

     Парень с гитарой, перекинув гитару за спину, не спеша выходит к Петьке, становится рядом.

     Не смотрите, что он нестрижен, это классный тракторист. По полторы нормы весной выдавал. И ты, Женька, выходи сюда со своим барабаном...

     Выходит парень с тазом.

     Тоже вот ведь нестрижен, а тракторист будь здоров... Венька! Юрка! Иван!..

     Один за другим выходят из толпы ребята.

     Видите гвардию?.. Это еще не все. Нас много. У каждого машина, черта своротит... Ребята, а ведь нам чегой-то не хватает, не замечали?

     Парень с тазом. Волюшки.

     Петька. Верно! Раздолья нам не хватает. Тесновато стало у нас в совхозе, ездим по полям и друг дружку задеваем. Так ли, ребята?

    Трактористы (сдержанно, вразнобой). Та-ак... Точно.

     Петька. Дело большое нам давай. А то вон, вишь, за гитары да за тазы взялись.

     Парень с тазом. Гитару не тронь. Пригодится послушать.

     Петька. Мы силы в себе чуем, прикажи - всю землю, как шубу, наружу вывернем, а тут - ой, батюшки, грибы!.. Тьфу!..

     Смех.

     А может, мы желаем, чтоб на Дунькиной согре заместо грибов апельсины росли али еще какой фрукт небывалый... Может, я лично хочу такое на земле начудить, чтоб мир ахнул, чтоб мне вот, как Ивану Вострову, памятник на века...

     Смех. Голос: «Камня не хватит, Петька!»

     Хватит камня иль нет - пусть другие думают! Мы дела хотим! И на маленькое не согласны! Не стойте у нас на дороге. Мы - главная сила, мы - механизаторы! Сомнем!.. Верно я говорю, ребята?

     Трактористы (дружно). Вер-но!

     Петька (поворачиваясь к Звонкову). Вот мы, Игорь Александрович! Веди! И надейся - перед крутой горкой не отступим, сроем ее!

     Звонков шагает к Петьке, обнимает его, целует.

     Звонков. Спасибо! (Оборачивается к народу.) Гляди, Иван Востров, наш родоначальник! Гляди, какие внуки у тебя выросли! С такими землю в сад превратим, апельсины среди снегов расти заставим!

     Громкий одобрительный гул.

     Петька. Ребята! Качнем директора! За идею!..

     Голоса. Верно-о! Качать директора!

     Трактористы хватают Звонкова.

     Звонков (пытается освободиться). Что вы?.. Что вы?..

     Народ колыхнулся, обступил Звонкова. Звонков взлетает в воздух под

     выкрики: «Раз!.. Еще раз!.. Еще разочек!..» Веселый смех, восторженный ребячий вопль: «Ура-а!..» Ксюхин и Самсониев в стороне.

     Ксюхин. Как всегда... Никто не понял. Самсониев. Спасибо за поддержку, Ксюхин. Ксюхин. Я же о большом говорил... О самом важном.

     Самсониев. Ножку подставил, свалил. Спасибо.

     Никем не замеченный появляется прохожий. Смущенного, помятого, растрепанного Звонкова ставят на ноги.

     Звонков. Ну и черти! Ну и негодяи!.. Голова кругом...

     Прохожий встает перед Звонковым, грязный, заросший, нищенски дикий среди праздничной толпы. Все замечают его, и возбужденный шум смолкает.

     Прохожий (сипло бормочет). Во имя отца и сына и духа святого...

     Звонков (недоуменно его разглядывая). Это еще что за явление?

     Прохожий. Начальничек, скажи: это место водой зальется?

     Звонков (озадаченно). Да.

     Прохожий. И берег на той стороне?..

    Звонков. Тот берег?.. Да, конечно.

    Прохожий. И кладбище?..

     Звонков. Старое кладбище?.. Да... Кто ты?

     Прохожий (отворачивается от Звонкова, подымает глаза на памятник). Ванька, ты все-таки отмстил мне, стервец... Ванька, твои выкормыши могилы родительские заливают... Ванька, я из дальних мест сюды брел, чтоб тут лечь... в родную земельку...

     Звонков. Кто ты?

     Прохожий. Нету родной земли, Ванька, некуда мне лечь... Отняли! Отняли! Будь проклят ты, Ванька! И весь род твой, и твои последыши!..

     Звонков. Эй-эй! О чем ты?..

     Прохожий. В родную землю хочу, начальник... Под водой - не-ет! Не-ет! Не хочу! Начальниче-ек! Родную земельку-у отда-ай! (Становится на колени.)

     Звонков. С ума сойти!.. Что это такое?.. Кто-нибудь знает его?..

     Прохожий. Христом-богом, начальничек!..

     Ксюхин (все это время остолбенело стоявший в стороне, шагает на прохожего). Ты-ы?!

     Прохожий (кланяясь Звонкову до земли). Вечную родину отымаешь, начальничек!..

     Ксюхин. Ты-ы!.. Я узнал тебя

     Звонков, Кто он?.. Да встань, встань, щелепица!

     Прохожий. Ро-о-ди-ну-у отдай, Христа ради-и!

    Ксюхин. Иона Горбов, я узнал тебя!

    Звонков. Кто?!

Ксюхин. Убийца.

    Звонков. Какой убийца? Кого?

     Ксюхин (указывая на памятник). Его. Ивана Вострова. Иона Горбов это.

     Короткая тишина. В глубокой тишине раздается испуганный выкрик

     Кати.

     Звонков (тихо). Кулак Горбов...

     Прохожий. Забыто начальничек, все забыто.

     Ксюхин. Ты жив, Иона? После того, что ты сделал, смеешь жить?

     Прохожий. Не жив, давно не жив...

     Ксюхин. Ты сумел спрятаться от суда, Иона?

     Прохожий. Судили, судили, отсидел свое... Чист, рассчитался... Родной землицы дайте!..

     Звонков. Прошлое вылезло!

     Ксюхин. Что с ним делать, Игорь Александрыч?

     Звонков. Что можно сделать с прошлым?

     Прохожий. Маленький кусочек родной землицы... Чтоб лечь. Христа ради-и!

     Катя (в толпе). Петька, уведи меня. Мне страшно!

     Звонков. Можно изменить будущее, но не прошлое.

     Прохожий. Землицы-ы! Землицы-ы!

     Звонков. Пошли. (Отходит к Титкову.)

     Катя. Уведи меня, Петька.

     Уходят Звонков и Титков, оглядываясь на стоящего на коленях прохожего. Петька берет Катю за локоть и тоже ведет со сцены.

     Гармонист. Чего нам на покойника смотреть... Дружки и подружки, пошли отсюда!

     Кто-то идет за гармонистом, кто-то остается.

     Прохожий. Люди добрые! Кусочек маленький... ро-дины-ы!

     Ксюхин. Родину тебе?.. Ты же сам у себя ее отнял, убийца!

     Прохожий. Христа ра-а-ади-и!

     За сценой слышны звуки гармошки: «Мы по-низовски, по-низовски, -по-низовски поем...»

Занавес

    

    ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

     Перед открытием занавеса слышен стук в раму, девичий голос: «Эй, хозяева! Кто дома? Газетку получите! Сегодня в ней о нашей согре пишут!»

     По авансцене проезжает на велосипеде девчонка-почтальонша - туго набитая сумка через плечо, сапоги с широкими хлябающими голенищами, сбившийся на голове платок. Она исчезает, и снова слышен стук в раму, ее голос: «Газетку возьмите! Нынче в ней о Дунькиной согре пишут! Страсть!»

     Занавес раздвигается. Та же площадь села, но с другой стороны. Памятник Ивану Вострову в глубине повернут к зрителю спиной. Дали окутаны мутной дымкой. Висит в небе красное солнце, светящее сквозь эту дымку. Ощущение тревоги в воздухе.

     На переднем плане несколько садовых скамеек и газетный стенд. Перед газетой тесной кучкой читатели - Ксюхин, Катя. Степан и Фаина. Генка-гармонист без гармони, шофер в промасленной одежде с тормозным барабаном в руках, женщина с ведрами. В стороне валяется помятое старое ведро.

     Генка (читает вслух). «Все вышеизложенное красноречиво говорит о том, что уничтожение согры неизбежно... неизбежно вызовет нежелательные, если не сказать катастрофические...» Слышите: «Катастрофические последстви-я!» (Оглядывает всех со значением.)

     Фаина (вздыхая). Ох, батюшки!

     Степан. Да-а...

     Шофер. Дальше валяй.

     Генка. Уже конец, считай... Значит: «Катастрофические последствия... Нужно помнить, что в наш век для человечества опасны не только атомные и водородные бомбы, но опасен и обыкновенный многосильный трактор...» Эх, мать честна! Дает по мозгам! «...обыкновенный многосильный трактор, который легко может выворачивать деревья, перепахивать огромные площади. В неумелых руках такой «мирный» трактор может стать орудием уничтожения жизни на земле». Во как! Трактор вроде бомбы. Оторвал лесничий.

     Ксюхин. А ветер с согры тянет дымом...

     Женщина. Горит наша согра, горит! (Уходит с ведрами.)

     Шофер. Черт-те что - одни нас по головке гладят, другие за вихры таскают. Пусть Звонков разбирается. (Уходит вслед за женщиной.)

     Генка. Наш Игорь Александрович не через такие ямки перепрыгивал.

     Катя. Трактор вроде бомбы... Дядя Устя, чтоб трактор!..

     Ксюхин. В неловких руках, доченька, и вилка за столом может глаз выколоть.

     Катя. А разве у Петьки, скажем, руки неловкие, дядя Устя? У кого ловчее-то, назови?

     Ксюхин. Руки головы слушаются.

     Генка. Ты, Ксюхин, осторожней на поворотах. У нас голова надежная - Игорь Александрович Звонков совхоз из грязи поднял на должную высоту, всем известно.

     Фаина. Как хорошо мы жили-то.

     Степан. Спокой-дорогой.

     За сценой слышен громкий треск мотоциклетного мотора.

     Генка. А вон и Петька с согры прикатил... Газетку почитать.

     Фаина. Устин, ты бы от греха. Петька осерчает. Мало ли чего...

     Степан. Береженого бог бережет.

     Катя. Не уходи, дядя Устя.

     Появляется Петька в грязном комбинезоне с темным, закопченным сажей лицом, в мотоциклетном шлеме на голове. Не здороваясь, никого не замечая, он сразу же направляется к газетному стенду.

     Генка. Ша, граждане! Ша! Дайте сосредоточиться.

     Петька приникает к газете. Долгая пауза, молчание. Все стоят в стороне и наблюдают.

     Петька. Тэ-эк!

     Генка. Ша, граждане!

     Пауза. Петька читает.

     Петька. С-сукин с-сын!

     Генка. Ша, дорогие граждане! Ша! Доходим до сути.

     Пауза.

     Петька (сквозь зубы). Подлецы! Негодяи! Генка. А сейчас концовочка про трактор... Сейчас... Сейчас... Ша полное!

     Пауза.

     Петька (одним махом сдирает со стенда газету, рвет ее). Писаки вонючие!..

     Катя. Петька!

     Генка. Подействовало! Даже слишком.

     Ксюхин. Бумага виновата, парень.

     Петька. Т-ты-ы! Т-ты тут, подпевало!

     Фаина. Пойдем-ка, Степа. ... Степан. Мы люди смирные.

     Фаина и Степан поспешно удаляются.

     Петька (шагая на Ксюхина). А ну, покажи свою рожу! Не стесняйся!.. Виж-жу-доволен, словно сметаны нализался!

     Катя. Петька, да ты что?

     Петька. Спасаешь?.. Не бойся, не трону... Я ему одно только покажу. Вот!.. (Выкидывает вперед грязные от работы руки.) Погляди на них внимательней! Эти руки тысячи пудов хлеба из земли подняли! Они много сотен людей накормили!.. Теперь ты мне свои руки покажь, не стесняйся. Ручки-то твои всю жизнь держали... кисточку для красочки.

     Катя. Не смей, Петька!..

     Петька. Нет уж, смею! Потому что такие, как он, бьют меня по рукам: не давай воли своим рабочим рукам, не смей добывать хлеб!

     Ксюхин. Статья-то не моей рукой писана, а рукой лесничего. Эта рука тоже для тебя плоха?

     Петька. Может, ты его руку с моей сравнишь? Тоже мяконькая, интеллигентная!

     Катя. Да остынь ты!

     Петька. Остынь, не обижай блаженного! Не смей ему правду в лицо сказать!

     Ксюхин. Какую правду, Петр?

     Петька. А такую - ты паразит, Устин! Ты вошь на нашем теле!

     Катя. Ты с ума сошел!

     Ксюхин (глухо). Что-то новенькое.

     Петька. Тебе скоро семьдесят стукнет, жизнь позади. А что ты сделал за эту жизнь? Добыл ли ты кому кусок хлеба? Надоил ли ты детишкам хоть один стакан молока?

     Катя. Это подло!

     Петька. Подло захребетником быть, на рабочий класс сверху поплевывать. Подло из-за угла рабочим людям палки под ноги бросать!

     Ксюхин. Не слишком ли, Петр?

     Петька. Ах, я забыл! Ты же за свою жизнь камень обтесал. Один-единственный!

     Катя. Неправда! Не один камень! Возле дяди Усти люди греются!

     Петька. Скажи, Устин, скажи, не стесняйся. Помимо камня этого, сделал?.. Ну!

     Пауза. Ксюхин молчит.

     Петька. Ну?!

     Катя. Дядя Устя! Родненький, не молчи! Скажи ему, что не только камень... Ты еще что-то... Что-то важное. Скажи, я назвать не умею.

     Пауза. Ксюхин молчит.

    

    Дядя Устя!

     Пауза. Ксюхин молчит. Дядя Устя!

     Ксюхин (тихо). Может, он и прав, доченька.

     Пауза. Катя в онемении уставилась на Ксюхина. В это время в глубине сцены появляется прохожий Иона Горбов.

     Иона (проходя через сцену, гундосо, пророческим голосом). И отворился кладезь бездны, и вышел дым из кладезя; и помрачилося солнце и воздух от дыма из кладезя... Грядет! Ждитя! Грядет! В чаде земля! Грядет на землю саранча!.. (Исчезает.)

    

    Пауза.

    

    Генка (глядя в сторону, куда исчез Иона). Третий день по селу мотается, о конце мира кричит.

    

    Пауза.

     Ксюхин (тихо). И в самом деле, что я сделал в жизни... кроме камня?

     Катя. Я ничего не понимаю... Ничего!

     Петька (остыв, сумрачно). Живи. Не один ты пустоцвет. Прокормим... Только не мешай нам.

     Генка (сочувственно, Ксюхину). Вот ежели б ты, Устин, на гармони играл, полезное для народа искусство.

     Катя. Я ничего не понимаю.

     Появляются Звонков и Локтев, одетые по-дорожному, озабоченные, решительные.

     Звонков. Лесничий тут не появлялся? Петька (вскидываясь). Кто-о?! Звонков (сухо). Лесничий Самсониев. Петька. Он - сюда-а?.. Он посмеет?.. После этого?.. Да я его!

     Звонков. Ты ему скажешь: «Здравствуйте». И наивежливейше. Большего от тебя не потребуется.

     Петька. Да за эту статью!.. Игорь Александрович!..

     Локтев. Эге! А кто это газетку-то сорвал?

     Петька. Игорь Александрович! Да у меня сердце переворачивается!..

     Звонков. Кто сорвал газету?

     Петька. Ну, я.

     Пауза. Звонков разглядывает Петьку.

     Локтев. Поступочек-то хулиганский, бригадир.

     Звонков (негромко чеканя). В следующий раз за такие штучки передам в руки участкового... На пятнадцать суток!

     Петька. У меня сердце кипит, Игорь Александрович!

     Звонков (сухо). У меня тоже. (Локтеву.) Повесить немедленно новую газету.

     Локтев. Будет сделано.

     Звонков (Петьке). Лесничий скоро придет сюда. Не забудь поздороваться, если увидишь... И повежливей.

     Петька молчит.

     Иль не слышал?

     Петька. Слышу.

     Звонков. Повежливей. Не как сейчас со мной, воротя нос.

     Петька. В губы его расцелую... за статью.

     Звонков. Можешь и в губы, если нравится, только «здравствуйте» не забудь.

     Генка. Ему за трактор очень обидно, Игорь Александрович. Самсониев трактор опасной машиной назвал.

     Звонков. Трактор вынесет, он железный.

     Петька. Мы тоже... железные. 0; Звонков. Мы - тоже. Не кусай - зубы обломаешь.

     Катя. Игорь Александрович!

     Звонков. Что, красавица?

     Катя. Игорь Александрович, скажите... Он... (Указывает на Ксюхина.) Только честно скажите...

     Генка. Спор у них вышел с Петькой, так сказать, насчет полезности Устина Лазаревича.

     Катя. Он же полезный человек. Да?.. Только честно, Игорь Александрович!

     Пауза. Звонков глядит мимо Ксюхина.

     Петька. Памятник один за всю жизнь.

     Звонков (скупо). Да, памятник.

     Катя. Он же добрый, Игорь Александрович! Добрый!

     Локтев. Кто может в этом сомневаться.

     Звонков. У меня сомнение.

     Катя. К-как?!

     Звонков. Доброта, красавица, в чем-то должна выражаться. В хлебе, который человек выращивает, чтоб накормить других, в стихах, в картинах...

     Генка. Он рисовал картинки.

     Звонков. И что же? Они висят в музеях или клубах, на них любуются, с них глаз не сводят?..

     Петька. Навалом лежат у него эти картинки в сенях. Он даже печку ими растапливает.

     Звонков. Никто не интересуется, никому не нужны. И это выражение доброты? Доброта, ненужная людям?.. Приходится сомневаться: доброта ли это?

     Генка. Эх, если б ты, Устин, на гармошке умел играть! Вот что люди-то ценят.

     Ксюхин. На гармошке не умею.

     Катя. Что-то не то! Не то!

     Ксюхин. Не надо, доченька, не защищай. Что уж...

     Катя. Дядя Устя! Не верно это! Нет! Чувствую. Сказать не могу, а чувствую.

     Локтев. Что-то ты, Игорь Александрович, строго сейчас.

     Катя (Звонкову). Не согласна с вами! Не согласна!

     Звонков. Не неволю.

     Локтев. Даже если он один памятник после себя, значит, не зря жизнь прожил.

     Звонков. Памятник?.. Гм... Ну, мне пора. Как придет лесничий Самсониев, скажите, чтоб ждал. Я в ремонтные мастерские и сразу обратно. (Петьке.) Будь вежлив, помни... (Локтеву.) Не забудь распорядиться, чтоб газету повесили.

     Локтев. Будет сделано.

    

Звонков уходит.
Петька (Кате). Пошли и мы.

     Катя. Иди, я приду.

     Петька. Понянчиться хочешь, ну понянчись. Обидел я лапушку. (Уходит.)

     Катя. Дядя Устя, почему ты Молчал? Почему ты соглашался?

    

    Пауза.

    

    Ксюхин. А что мне сказать, доченька?

     Катя. Неужели, дядя Устя, ты тоже себя?..

     Ксюхин. Я всю жизнь пачкал бумагу, пачкался в глине. И что?.. А ничего. Если и глядели мои картинки, если даже хвалили их, то тут же забывали.

     Катя. Неправда! Твои картинки вешали на стену. У Губиных недавно видела, висит твоя картинка!

     Ксюхин. Висит... Обои переклеивать станут - выбросят... Следов не останется.

     Генка. Не на нужных ладах ты всю жизнь играл, Устин. Вот ежели б гармонь...

     Локтев (Генке). Сбегай-ка, дружок, в контору, принеси сюда свежую газету. У меня на столе лежит номер.

     Генка. Одна нога здесь, другая там... Искусство должно быть массовым! Слышал такое, дядя Устя?

     Локтев. Иди уж!

     Генка. Бегу! Одна нога здесь... (Убегает.)

     Пауза.

     Катя. Что-то не так... Ничего не пойму!

     Локтев (берет Ксюхина за локоть, ведет к скамейке). Знаешь, Устин, у меня жизнь, верно, намного скушнее прошла, если б тебя рядом не было.

     Катя. У меня тоже.

     Локтев. Картинки твои... Хороши они? Не знаю. Может, мы здесь, в Низовском, оценить их не умеем.

     Ксюхин. Хороши - плохи, какая разница, если они следов не оставляют.

     Локтев. Не оставляют? А ведь нет! Помнишь сосенку, что сразу за селом у дороги стоит. Так себе сосенка - старенькая да гнутая. Тыщу раз я мимо нее проходил - есть она, нет ее, для меня все равно, не замечал, и только. И вот как-то раз, утречком, помнится, я перед ней тебя увидел: сидишь со своим ящичком, портрет с нее делаешь. Заглянул я через твое плечо, полюбопытствовал, и вижу на бумаге - ветка у сосенки коленом, и солнышко на стволе, и ствол-то сам каленый. С той поры как прохожу мимо сосенки, любуюсь корявенькой. От тебя пошло, что я стал замечать больше. По согре с ружьишком брожу и все выглядываю - то зорька в еловых лапах запуталась, то туманец над бочажком лучи солнышка всосал в себя и цветет всячески... Иной раз так душа взыграет - благодать! И как тебе, Устин, за эту благодать «спасибо» не сказать. Кто это понять не может, - пусть тому хуже будет.

     Катя. И это еще не все! Ты, Авдей Иванович, на сосенки да на туман по-иному глядеть стал, а я на себя. Да, дядя Устя! Да! Побуду, бывало, рядом с тобой, послушаю... Никто красивей тебя в селе не говорит! И за собой потом слежу: такая ли я, как нужно? Хочется лучше быть.

     Локтев. А говоришь - следов в людях не оставляешь.

     Ксюхин. Эх, я и сам себя этими баснями обманывал: мол, меняю людей немножко.

     Локтев. Теперь так не думаешь? Почему бы?

     Ксюхин. Мечтал даже у Петьки Дежкина в душе наследить. Но нет, обман, обман! Мелки мои следы, легко стираются. Шуточны!

     Локтев. Полно-ко казни египетские на себя напускать!

     Ксюхин. Научил, говоришь, тебя глядеть на сосенки, на туманы... А как до дела - ты мое сразу забываешь, Петькиными глазами смотришь. Согру со всеми туманами и закатами под нож очень легко! Мой-то след в тебе легкий, Петькин поглубже сидит.

     Локтев. Жизнь-то дороже закатов, Устин.

     Ксюхин. Ничто красивое не должно быть потеряно в жизни. Ничто! Береги красоту даже в мелочах, иначе и не заметишь, как жизнь безобразной станет. Научил я тебя этому, Авдей?.. Да нет, никого не научил. Как ни кинь, а выходит - прав Петька Дежкин, что я зря на свете прокуковал.

     Катя. А меня, дядя Устя? Меня ты тоже - ничему?..

     Ксюхин. Доченька, ты же Петьку себе выбрала. Сама, никто не неволил. И теперь вам вместе через жизнь шагать. Мое-то при Петьке тебе шибко мешать будет.

     Локтев. Многого ты хочешь - всех под себя.

     Ксюхин. Красивой жизни хочу. И не себе, не себе - всем! Того же Иван Востров хотел.

     Локтев. А я того не хочу? А Звонков? А Петька Дежкин?

     Пауза.

     Ксюхин. Верно, все хотят одного и не сходятся. Кто объяснит единое? Найдется ли великий?

     Локтев. Эк куда тебя уносит, Устин. В великие. Спустись-ка на землю.

     Ксюхин. Спустили уже... Только что... Но верю, верю - появится в селе Низовском великий, который научит всех видеть во всем - в сосенке у дороги, в закате и... в человеке! В любом человеке научит видеть красивое! Видеть и удивляться. А уж если люди станут удивляться друг другу, то станут и любить друг друга.

     Снова появляется Иона Горбов.

     Иона. Пятый ангел вострубил! И выйдет из дому саранча! И дадена будет ей власть, кою имеют земные скорпивоны! И люди будут искать смерти, но не-ет! Не-ет!..

     Локтев. А этот свое толкует... Шел бы, дед, отдохнуть, не мельтеши по селу.

     Иона. И поверг сидящий на облаце серп свой на землю, и земля была пожата!

     Катя. Боюсь его! Боюсь! Убийца вернулся!

     Иона. Голос слышу! Голос мне с неба вещает! Он говорит: надлежит пророчествовать о народах, и племенах, и языках, и царях многих!..

     Локтев. Тоже лезет в великие!

     Катя. Страшен...

     Локтев. Смешон... Вылез из старых времен, перемалывает старую чушь. Шел бы, дед, в тихий угол куда, не мельтешил...

     Иона. Некуда мне идти. И всем некуда. Будем странствовать по земле, как Вечный жид, которому в смерти отказано. И земля от нас корчиться станет! И мертвых изрыгнет!..

     Катя. У меня все, все перепуталось в голове!

     Появляются идущие с работы трактористы, те, кто в предыдущем действии выступали как ансамбль «Двое с прицепом»: Женька - парень с тазом. Пашка - нестриженый гитарист и девица, сменившая джинсы на комбинезон. Они идут с работы, с горящей согры, все трое пыльны, прокопчены, лица в саже, однако веселы - блестят глаза и зубы.

     Иона (заметив ребят). Горе живущим на земле, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости... Бесы идут, бесы из преисподней!

     Женька. А-а, дедушка Моисей! Пророк! Наше вам с тонкой кисточкой.

     Иона. Брысь! Брысь, нечистая сила!.. «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да прииде царству : твое...»

     Женька. Ребята, слышь - мы нечистая сила.

     Пашка. А что, поди, похожи.

     Иона. Брысь! Брысь! Побеждаю вас кровью агнца и словом свидетельства своего! Брысь! Брысь!

     Женька. Гонит нас. А ну, братцы чертенята, повеселим его.

     Пашка. Жаль, инструмента нет.

     Женька (подымая старое измятое ведро с дороги). Вот инструмент!

     Иона. Сгиньте, бесовские духи, творящие знамения! Заклинаю вас!

     Женька. Н-на-ча-ли! (Ударяет по ведру.) Чер-р-рта два и сат-та-на!

     Все трое (выплясывая, обступая со всех сторон Иону). Черта два и сатана! Черта два и сатана! (Убыстряя темп.) Черта два и сатана! Черта два и сатана!

     Иона. Свят! Свят! Господь в облацех!

     Трое (пляшут). Черта два и сатана! Черта два и сатана!

     Женька и Пашка (вскидывая пальцы на девицу). Он-на сатана!

     Удары по ведру. Девица извивается перед Ионой в любовном танце, вертит бедрами, судорожит плечиками.

     Иона (крестится). Гос-по-ди! Милостивец наш! «Отче наш, иже еси на небеси!..»

     Женька (бьет по ведру). Соло!

     Пашка (становится в позу перед Ионой, поет, изнемогая в истоме).

     Твои губ-бы, твои губ-бы

Не отдам, не отдам никому, никому!
Твои губ-бы, твои губ-бы

     Я с собою в дорогу, в дорогу возьму!

     Женька (ударяя по ведру). Алле-гоп!

     Трое (срываясь в пляс). Черта два и сатана! Черта два и сатана! Черта два и сатана!

     Женька и Пашка (вскидывая руки на девицу). Сатана он-на!

     Девица вновь выдает перед Ионой еще более неистовый любовный танец.

     Иона (слабым, скрипящим голосом). «Да буде воля твоя, яко на небеси и на земли...» Женька (ударяя). Соло! Пашка (застывая в истоме перед Ионой).

     И ул-лыбка-а твоя

     Сквозь туманы и снег

     Будет светить мне, светить мне,

     Светить весь ве-ек!

     Женька. Алле-гоп!

     Трое (срываясь в пляс). Черта два и сатана! Черта два и сатана! Черта два и сатана! Черта два и сатана!..

     Вбегает с газетой в руке Генка-гармонист, секунду ошеломленно стоит, смотрит и вдруг, подвизгнув восторженно, бросается в пляшущий круг. Если троица из ансамбля «Двое с прицепом» отплясывает дикую модерновую смесь рок-н-ролла, буги-вуги, чарльстона, то 1енка ударяет русского вприсядку.

     Четверо (хором). Черта три и сатана! Черта три и сатана! Черта три и сатана!

     Иона (в центре вертящейся карусели завывающим голосом начинает тянуть псалом). На тебя, господи, уповаю, да не постыжусь вовек; по правде твоей избавь мя-а-а!..

     Его подхватывают под локти, кружат, поют: «Черта три и сатана! Черта три и сатана!» Старик топчется, трясет сползшими с тощего зада штанами.

     Катя (кричит). Оставьте его! Оставьте! Пляска прекращается.

     Женька. Хватит... Уф!.. Мы только повеселить пророка... Пророк Моисей, разрешите откланяться.

     Женька раскланивается перед Ионой, за ним кланяется Пашка, приседает девица.

     Иона (освободившись, снова затягивает свой псалом). Ненавижу-у почитателей суетных идолов, но на господа упова-а-ю-у. Буду радоватися-а и веселитися-а о милости тво-о-ей!..

     Женька. Верно, пророк, так держать - радоваться и веселиться!.. Пошли, ребята,- пророк Моисей на верном пути.

     Уходят, напевая: «Черта два и сатана! Черта два и сатана!»... «Меж пер-рца-а и м-малаг, под небом мод-дных хиж-жин!..»

    

    Скрываются.

    

    Иона (волоча ноги, идет следом за ними, тянет псалом). Выведи мя-а из сети, которую тайно поставили мне-е-е... (Дергает коленкой.) Черта два и сатана!.. О господи! (Тянет.) В твою руцу передаю-у дух мо-о-ой, ты избавлял мя-а-а, гос-по-о-оди!.. (Уходит.)

     Катя. Старый и жалкий.

     Ксюхин. Не старый, а древний. И слова его древние, и тревоги его мертвые. Смешон теперь враг Ивана Вострова.

     Катя. А я-то его боялась.

     Локтев. Ишь наскочил. Вот тебе «выведи мя-а». На наших ребят наскочи, они тебя выведут в веселую жизнь.

     Генка. Газетку-то я помял. Не утерпел...

     Локтев. Да уж ладно, вешай ее, какая есть.

     Генка направляется к стенду, вешает на него помятую газету.

     Ксюхин. Может, и я древен? Не зря же надо мной смеются. Я и в самом деле по годам чуть моложе этого пугала.

     Катя. Ты же сам мне говорил, дядя Устя, в молодости над тобой смеялись чаще. Не в годах дело.

     Локтев. Что-то у нас все перепуталось.

     Входит Самсониев.

     Самсониев. Здравствуйте, Звонкова не видели?

     Локтев. Игорь Александрович скоро будет. Просим вас здесь его подождать.

     Самсониев (усаживаясь). Что ж, подождем... Просим настойчиво прийти. Интересно зачем? Пракситель, ты не знаешь: не отбой ли дает Звонков?

     Ксюхин. Не думаю. Звонков не из тех, кто быстро от своего отступает.

     Самсониев. Тем более странно. Мира между нами быть не может. Стоять согре или нет. Или - или.

     Ксюхин. Не обольщайся, лесничий: ты в газетки пописываешь, а Звонков действует. Согра горит, с согры тянет дымом.

     Самсониев. Много не спалят.

     Ксюхин. Блажен, кто верует.

     Самсониев. Ты уже перестал верить, старик?

     Ксюхин. Я же сказал: Звонков от своего не отступает. (Подымается.) Ну, не буду тебе мешать, лесничий.

     Самсониев. Да уж доверься мне. У меня одного лучше получается.

Катя. И мне надо идти.

    Ксюхин и Катя уходят. Пауза.

    

    Локтев. По-человечески и мне согру жаль. Был вчера на участке - трактора грохочут, деревья валятся, кусты трещат, из-под каждой кочки дым. Словно в аду под землей, крыша прохудилась. А там недавно тихо, тихо было и птицы пели.

     Самсониев. Я не сентиментален, Локтев. Не птиц и тишину спасаю, а людей.

     Локтев. Все кругом людей спасают: и ты, лесничий, и Звонков, и Ксюхин Устин, а тут еще бывший кулак-убийца Иона Горбов о людском спасении кричит.

     Самсониев. Кто-то из известных сказал: несчастны те люди, которых слишком усердно спасают.

     Локтев. То-то и оно, наши люди нынче живут - хлеб жуют, в спасении особом не нуждаются.

     Генка, повесивший газету, делает знак Локтеву – мол, все в порядке.

     Локтев. Вот Генку взять... Генка, ты несчастен?

     Генка. Странно даже. Ни в какой, так сказать, мере.

     Локтев. А другие?

     Генка. Как народ, так и я. Все одинаковы. Ни в какой мере.

     Локтев (Самсониеву). В те годы, когда здесь, в Низовском, люди хлеб из травы ели, никто и не заговаривал о спасении. А вот стали жить нормально - от спасителей отбою нет.

     Самсониев. Скажи это Звонкову, а не мне. Я-то сейчас как раз спасаю от спасителей.

     Локтев. Все перепуталось. Кто за кого, кто против кого?.. Того и гляди, в один голос с этим сумасшедшим стариком Горбовым о светопреставлении кричать начнешь.

     Генка. Никаких поручений больше, Авдей Иваныч?

     Локтев. Иди, Гена. Никаких... Если встретишь Игоря Александровича, скажи, что его ждут.

     Генка. Да вон он, Игорь Александрович, идет уже...

     Локтев машет Генке: «Уходи, мол». Генка поспешно уходит. Входит

     Звонков.

     Звонков. Извините, заставил вас ждать, товарищ Самсониев.

     Самсониев. Готов ждать вдесятеро больше, лишь бы найти с вами общий язык.

     Звонков. Какая любезность. (Локтеву.) Оставь нас, Авдей, одних... А через полчасика пусть сюда, подойдут все, кто свободен. (Самсониеву.) Начать-то наш разговор мне хочется с глазу на глаз, а кончить его при народе.

     Самсониев. Интригуешь. Но дело хозяйское. С народом, без народа - готов обсуждать.

     Локтев уходит. Звонков усаживается рядом с Самсониевым. Не слишком продолжительная пауза.

     Звонков. Вы сделали самоубийственный шаг.

     Самсониев. Вот как! Склонил на свою сторону областную газету - самоубийственный?..

     Звонков. Самоубийственна ваша шумная истерика - спасите согру, спасите засогринский лес...

     Самсониев. Интересно: чем это для меня опасно?

     Звонков. Да тем, что вы кричите одно, а делаете совсем иное. Вы, лесничий Самсониев, не спаситель лесов, а их расхититель.

     Самсониев. Осторожней на поворотах, Звонков.

     Звонков. Да-да, расхититель засогринского леса, того самого, о котором вы публично льете слезы. (Пауза.) В вашем хозяйстве три года назад работала всего лишь одна циркулярная пила, патриархальное сооружение, растиравшее бревна на тес. Сейчас у вас четыре пилорамы с весьма внушительной пропускной способностью. Вы главный поставщик теса, делового бруса, шеклевки, рам, дверных косяков и прочего и прочего для окружающих районов. Сейчас почти в каждой деревне идет интенсивное строительство, потребности в пиломатериалах чрезвычайно велики. Вы их удовлетворяете, Самсониев.

     Самсониев. Если бы...

     Звонков. Почти удовлетворяете. Из каких резервов, Самсониев? Да за счет того же вами оплакиваемого засогринского леса. Год за годом вы планомерно и обстоятельно вырубаете его.

     Самсониев (усмехаясь). Забываете, что мы не только вырубаем, но и садим лес.

     Звонков. Интересно: сколько вы вырубили в этом году и сколько посадили?

     Самсониев. Отвечу без утайки: вырубили в общем около семидесяти гектар...

     Звонков. Ого!

     Самсониев. А посадили сто тридцать пять! Считайте, вдвое больше.

     Звонков. Вдвое больше?.. Предположим. Каждое

     посаженное в этом году дерево станет взрослым лет через двадцать, не так ли?

     Самсониев. А я-то думал, что вы забываете об этой особенности.

     Звонков. Помню, Самсониев, хорошо помню. Итак, чтобы восстановить вырубленный лес, нужно двадцать лет. А на сколько лет при той вырубке, какую вы сейчас проводите, хватит засогринского массива? Он же не очень велик?

     Пауза.

     Молчите, Самсониев. Тогда я скажу: лет на десять, не больше. Или я не прав, Самсониев?

    

    Пауза.

    

    Опять молчание. Не стесняйтесь, лесничий, подтвердите, что высаженные вами леса не успеют вырасти и покрыть расход.

     Самсониев. Вы основательно подготовились. Звонков.

     Звонков. Основательнее, чем вы думаете. Вы сказали сто тридцать посадок? На бумаге, Самсониев, только на бумаге! На самом деле, дай бог, чтоб выросло на пятидесяти гектарах. И вы это знаете: часть посадок вытаптывается скотом, часть просто не принимается, засыхает... (Пауза. Звонков вынимает из кармана бумаги.) Вот документация. Тут все: и общий подсчет вырубок, и реальное воспроизводство леса. По вашим же данным, по вашим, Самсониев!

     Самсониев. Уж не рассчитываете ли этим шантажировать меня, Звонков?

     Звонков. Какой шантаж! Предлагаю вам игру с открытыми козырями. Вынужден сорвать с вас личину защитника природы, Самсониев. Сами на то напросились.

     Самсониев (презрительно). Не трясите документами. Спрячьте, а еще лучше выкиньте их вон. Они никак меня не компрометируют. Мне каждый год спускают планы выработки-да, теса, да, делового бруса, шеклевки, рам, дверных проёмов. И требуют выполнения, берут за горло: найди резервы, не прикидывайся незаможним. И прекрасно знают, что резервов нет. Есть лишь засогринский лес. Эти документы бьют поверх моей головы. Звонков. И вы это прекрасно знаете.

     Звонков. Знаю.

     Самсониев. Что ж вы меня пугаете?

     Звонков. Объясняю, Самсониев, объясняю: вы сейчас поставили себя в ложное положение. Объявили о себе как о спасителе леса, а таковым давно уже не являетесь. Вы смеете кого-то попрекать в душегубстве... Не меня, не меня, а тех. кто в области. Поверьте, что эти областные товарищи постараются вас выставить в надлежащем виде.

     Самсониев. И вы им поможете?

     Звонков. Да. Если...

Самсониев. Что - если?

     Звонков. Если вы не примете моих предложений.

     Самсониев. То есть - покайся, напиши слезную статью в газету, склони голову, гордый сикамбр.

     Звонков. Газета меня мало беспокоит.

     Самсониев. Совсем тогда непонятно.

     Звонков. Газета задела интересы достаточно влиятельных организаций, пусть они с ней и разделываются. Меня же интересуете вы, только вы, лесничий Самсониев, никто больше.

     Самсониев. Вам требуется моя голова? Звонков. Ваша душа, Самсониев, душа... разумеется, вместе с головой.

     Самсониев. Час от часу не легче! О душе торговля! Звонков. Хочу, чтоб вы стали моим единомышленником, моим товарищем, активным участником в нашем деле.

    

    Пауза.

    

    Самсониев. Ну и ну... Переступи через себя.

     Звонков. Не надо переступать через себя. Вы вполне устраиваете меня такой, какой есть.

     Самсониев. Но я же противник всех ваших замыслов, Звонков.

     Звонков. На словах, Самсониев, только на словах, на деле вы, как и я, придерживаетесь известного высказывания: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их - наша задача!»

     Самсониев. Между нами существенная разница: вы насилуете природу, следуя своим собственным принципам, я это делаю вынужденно, вопреки своим принципам.

     Звонков. Я рассчитываю, вы откажетесь от своих принципов, поняв, что они сентиментально-ложны.

     Самсониев. Переступи...

     Звонков. Да нет же! Прими!.. Не мое, нет, объективное прими. Наша жизнь развивается сейчас так, что настойчиво требует уничтожения засогринского леса, равно как и этой пресловутой Дунькиной согры. Нельзя идти поперек течения жизни, Самсониев.

     Самсониев. Нельзя, если даже это течение несет нас к оскудению?

     Звонков. Я не меньше вас хочу видеть впереди жизнь цветущей. Мы не можем спасти старые леса, но в наших силах впоследствии вместо старых лесов засадить землю парками. Я протягиваю вам руку. Самсониев- объединимся! За моей спиной мощный совхоз с механизацией и многими сотнями рабочих рук, у вас - знания и опыт по лесоразведению. Объединимся и превратим нашу землю в сплошной парк.

     Самсониев. Нет, Звонков, не выйдет.

     Звонков. Почему же?

     Самсониев. Потому, что ваши замыслы неэкономны и не разумны.

     Звонков. Очень сожалею, что вы так упрямы.

     Самсониев. Я вам нужен для спасения души: мол, оголяю, свожу на нет, но держу при этом того, кто обязан озеленять землю заново. А заново сделать неизмеримо труднее, легче сохранить то, что уже есть.

     Пауза.

     Звонков. Мне остается одно...

     Самсониев. Уничтожить меня?

     Звонков. Умыть руки. А уничтожить... вы сами себя. Неизбежно.

     Самсониев. Даже неизбежно?

     Звонков. Подымите вверх голову, упрямый человек, поглядите на солнце. Оно в дыму. Чтоб этот дым поднялся над согрой, надо было перестроить механизм всей области, кого-то убедить, обнадежить, кому-то отказать в средствах, чьи-то планы заморозить. Дым над согрой вызвал во всей области изменения необратимые! Остановить их столь же трудно, как приказать: «Стой, солнце!» Вы не Иисус Христос, Самсониев. Вы своей статьей уже вызвали досаду и недоумение, будете и дальше упорствовать - вас сомнут. Без меня... Уничтожить вас - не моя задача. Вы мне нужны. Да! Да! Нужен тот, кто сможет врачевать раны, которые, увы, нам придется наносить природе.

     Самсониев. И если не я...

     Звонков. И если не вы, то мне придется найти другого.

     Самсониев. Послушного?

     Звонков. В том-то и дело, Самсониев, что мне бы хотелось иметь возле себя не того, кто глядит мне в рот, а упрямого, любящего свое дело. Такого, как вы!

     Самсониев. Черт возьми! Вы умеете брать за горло.

     Звонков. За горло берет логика жизни, не я. Ни согру, ни засогринский лес просто невозможно спасти, надо искать пути помимо спасения. И тут наши дорожки сходятся. Вы не соглашаетесь со мной лишь из одного упрямства.

     Пауза. Самсониев молчит. Появляются Фаина и Степан.

    

    Фаина. Нам сказали: здесь собираются.

     Степан. Вот мы, Игорь Александрович.

     Звонков. А другие?..

     Фаина. Дежкин идет и кто-то там еще. Мы первые.

     Степан. Мы всегда первые.

     Самсониев (Звонков). Вы собираете сюда?..

     Звонков. Чтоб люди услышали ваше слово, Самсониев.

     Самсониев. Какое слово?

     Звонков. Что вы изменили свои взгляды.

     Самсониев. Однако... Вы так убеждены в своей силе надо мной?

     Звонков. Я убежден в своей правоте...

    

    Пауза. Самсониев молчит.

    

    Что ж, я буду терпелив, подожду. Ищите аргументы в свою пользу, возражайте.

     Пауза. Появляются Петька Дежкин с Катей. Петька (скупо). Здравствуйте.

     Самсониев не замечает его, думает.

     Пауза.

     Самсониев. Неужели вы правы, Звонков?

     Снова пауза. На этот раз молчит Звонков.

     Нет, я поставлен охранять леса. И я это буду делать.

     Звонков. Вряд ли.

     Решительно входит Локтев.

     Локтев. Игорь Александрович, можно тебя на пару слов.

     Звонков (не трогаясь с места). Есть новости?

     Локтев. Да.

     Звонков. Плохие или хорошие?

     Локтев. Скорей, хорошие.

     Звонков. Так говори их, не стесняйся.

     Локтев мнется, поглядывает на Самсониева.

     Я их жду. Наверное, и Самсониев тоже.

     Локтев. Звонил товарищ Титков.

     Звонков. Ну и...

     Локтев. Газета помещает статью профессора Худоярова.

     Звонков. Как вам нравится это, Самсониев?

     Самсониев молчит.

     Ответ на вашу статью. Окончательный и бесповоротный. Дискуссии не будет.

    

    Пауза. Входит Ксюхин, останавливается в сторонке.

     Самсониев. Мда-а. Меня берут за горло.

     Звонков. И посему вы броситесь ко мне в объятия - спасай, Звонков!

     Самсониев. Разве не этого вы добивались?

     Звонков (жестко). Я добивался, чтоб вы поняли мое, приняли мое, а не бросались на шею потому только, что некуда деться.

     Самсониев. А мне и в самом деле некуда деться.

     Звонков. Тогда прощайте. Мне нужен товарищ в деле, а не пленник.

     Пауза.

     Самсониев. У меня еще много сомнений. Звонков. У меня их тоже полно. Самсониев. Вы удивительный человек, Звонков. Звонков. Вы тоже незаурядный. Потому-то я вам и протягиваю руку: будем товарищами.

     Пауза.

     Самсониев (подымаясь). Хорошо. Склони голову, гордый сикамбр.

     Звонков тоже подымается, протягивает Самсониеву руку, тот ее пожимает.

     Звонков (кивая на собравшихся). Придется объяснить им.

     Самсониев. Так объясняйте.

     Звонков. Это должны сделать вы.

     Самсониев (помедлив, внимательно присматриваясь к Звонкову). Вы волкодав, Звонков.

     Звонков (резко). Бросьте! Они мое мнение знают, а ваше теперешнее - нет. Почему я должен говорить за вас? И почему вам следует прятать от людей то, что произошло?

     Самсониев. М-да-а. Вы опять правы... Хорошо! Будь по-вашему. (Оборачивается к собравшимся.) Товарищи, Игорь Александрович сейчас объяснил мне... Объяснил путь, о котором я и не подозревал...

     Звонков. Путь нашего общего сотрудничества.

     Самсониев. В общем, меня заставили признать - не так страшен черт... Можно, оказывается, лишиться Дунькиной согры и обойти грозящие опасности. Мне теперь приходится сожалеть, что написал эту статью... Словом, я с вами.

     Звонков. И это для нас огромная победа, друзья.

     Петька. Раньше бы вам одуматься. Статейка-то ваша кой-кому у нас мозги свихнула.

     Звонков. Мозги не кости, выправляются без хирургического вмешательства. А в наших рядах появился человек, какого нам не хватало. Мы же с тобой, Дежкин, мечтаем о зеленых парках, которые покроют нашу землю. Кто, как не лесничий Самсониев, поможет нам эту мечту исполнить.

     Фаина. Степа, я чтой-то не пойму.

     Степан. И я, Фаина, того...

     Самсониев. Земля в скором времени будет выглядеть совсем по-иному, бессмысленно держаться за старое.

     Ксюхин (выступая вперед). Что случилось, лесничий?

     Самсониев (грустно). Мы, Пракситель, и прежде-то не понимали друг друга, теперь и подавно не поймем.

     Звонков. Последний из могикан, защищающий Дунькину согру.

     Ксюхин. Ты. Самсониев, двенадцать лет у нас работал, двенадцать лет вникал. Как так получилось, что за полчаса ты эти двенадцать лет?..

     Звонков. Ксюхин, теперь ты совсем один против всех.

     Ксюхин. Объясни, Игорь Александрович, как это ты заставил человека выбросить из своей жизни двенадцать лет?

     Звонков. До чего ты косное явление.

     Ксюхин. Чтоб за полчаса перестать быть самим собой. Ну, не вмещается!

     Самсониев. В жизни бывают крутые повороты, старик.

     Ксюхин. Ты хоть пострадай, лесничий, хоть пожалей себя немного. Кусок же жизни отбросил. Нет, спокой-нешенек.

     Самсониев (взрываясь). Да убе-ди-ли меня! У-бе-ди-ли! Это ли не понятно?

     Ксюхин. А может, купили, Самсониев? Может, ты и не заметил, как оказался купленным?

     Звонков. Поостерегись, Ксюхин.

     Ксюхин. Не пугай, Игорь Александрович. Что ты со мной можешь сделать? С работы не сымешь. Не дано.

     Звонков. Кой-что могу, Ксюхин. Кой-что могу.

     Петька. До чего вредный старикашка!

     Катя. Петька! Опять? Ты же мне обещал!

     Петька. Вредный. Все видят, одна ты нет!

     Ксюхин. Во вкус входишь. Петр Дежкин. Недавно говорил: бесполезный, теперь уже-вредный.

     Петька. Значит, растешь, дорогой товарищ, в наших глазах.

     Звонков. Надоели твои проповеди, старик. Не находишь?

     Ксюхин. Почему? Почему?! Ведь хочу, чтоб поняли друг друга, открылись друг другу! Как жить среди непонятных? Как уважать человека, когда он закрыт для тебя? Рядом - и закрыт!.. Откройся, Самсониев, почему так вдруг - через себя с готовностью?.. Ты же твердый орешек- и как быстро треснул. Почему?

     Самсониев. Звонков, вы толкнули меня выступить перед всеми, чтоб наслаждаться красноречием этого доморощенного моралиста?

     Звонков. Кажется, мне придется прижать тебя, Ксюхин.

     Ксюхин. Самсониева прижал... Неужели и меня сможешь, Игорь Александрович?

     Звонков. Сам напрашиваешься.

     Ксюхин. Что же ты мне приготовил?

     Звонков. Впрочем, рано или поздно... Слушай, ты знаешь, что это место, где мы сейчас разводим турусы на колесах, зальет...

     Ксюхин. Слышал.

     Звонков. Дома кругом будут снесены...

     Ксюхин. И это слышал.

     Звонков. А памятник Вострову твоей работы?.. (Пауза.) Что делать нам с ним?.. (Пауза.) Перенести

     его?.. (Пауза.) Мы не будем его переносить, Ксюхин. Незачем. Мы его поставили потому только, что другого под рукой не оказалось. Теперь у нас есть возможность приобрести что-то получше. (Пауза.) Ты скульптор-любитель, Ксюхин, и памятник твой любительский, большой художественной ценности не имеет. Чтоб нашу новую жизнь украшали подозрительные ценности... Нет! Мы закажем новый памятник настоящему скульптору. Профессионалу! Похудожественней!..

     Пауза. Общая тишина.

     Долго я колебался, Ксюхин. Не хотелось тебя обижать. Но ты сам напрашиваешься под удар. Напрашиваешься-получи!

     Пауза. Ксюхин молчит. Петька. А что - по справедливости.

     Пауза. Никто не поддерживает Петьку.

     Звонков. Что молчишь, Ксюхин? Или сказать нечего?

     Ксюхин (сипло). А если... Если я, Игорь Александрович...

     Звонков. Что - если, Ксюхин?

     Ксюхин. Если я покаюсь... прощения попрошу.

     Звонков. Поздно, Ксюхин.

     Ксюхин. Если я сейчас перед тобой на колени стану?.. На коленях попрошу?

     Звонков. Не вздумай скоморошничать.

     Ксюхин. За всю жизнь я и всего-то один камень отесал... Своего старого товарища из могилы поднял на люди. За всю жизнь - только это. И выброси?.. Игорь Александрович, ты мою жизнь на свалку выбрасываешь.

     Звонков. А может, ты сам свою жизнь выбросил... на ветер?

     Локтев. Игорь Александрович, уж слишком круто ты.

     Ксюхин. На колени встану: не выбрасывай жизнь!

     Локтев. Игорь Александрович, слишком...

     Ксюхин. Ты подожди, я скоро умру. Тогда уж как хочешь...

     Звонков. Что мне с тобой делать? Вон и Локтев за тебя просит.

     Ксюхин. Дай дожить мне с каменным товарищем. - А уж там - и его, и меня...

     Звонков. Не путай себя с ним-разное.

     Ксюхин. Мы одним делом жили, Игорь Александрович, одни мысли имели.

     Звонков, Прежде. Теперь переродился.

     Ксюхин. А доживи Иван Востров до наших дней, не стал ли бы он тебе мешать, Игорь Александрович?

     Звонков. Хватит! Просишь? Хорошо. Готов уступить тебе, старик. Но помни...

     Ксюхин. Нет, Игорь Александрович, не надо. Раздумал я, не стану перед тобой на колени.

     Звонков. Догадывался, что паясничаешь.

     Петька. Вот ведь зловредный!

     Ксюхин. Но поверил я - ты силен, Игорь Александрович. Можешь поставить на колени. Поверил - Сам-сониева-то поставил.

     Звонков (поворачиваясь к сосредоточенно молчавшему все это время Самсониеву). Скажите ему, что я вас не ставил...

     Пауза. Что вы молчите?

     Самсониев. Я еще ничего не пойму.

     Звонков. Да или нет, Самсониев?

     Самсониев. Для меня ясно: с ним (указывает на Ксюхина) вы поступили нехорошо. Воспользоваться слабым местом старика... Нет! Некрасиво.

     Ксюхин. Самсониев, ты заговорил о красивом!

     Самсониев. Я лесничий, а не поэт, всегда все оценивал-полезно или не полезно. Но в человеческих отношениях красота - наивысшая ли это польза?

     Звонков. Вы не отвечаете: поставил я на колени вас или нет?

     Самсониев. Как-то некрасиво поддался вам. Даже в искренность заиграл.

     Звонков. Вы притворились? Не поверили мне - притворились?

     Самсониев. В том-то и дело - поверил. На минуту.

     Звонков. А теперь?

     Самсониев. Теперь я словно вылезаю из чада. Что же, собственно, случилось? В чем же вы меня убедили? Новые леса садить нужно? Да нет, зачем, когда старые леса еще спасти можно. Через голову ухо чесать, с вывертом.

    

    Пауза.

    

    Звонков (распрямляется во весь рост, оглядывает ' собравшихся). Звонков на колени ставит! Звонков - узурпатор, Звонков - тиран! Слышите, люди?

     Петька. Как же, хорошо слышим.

     Звонков. Слышите и молчите! А вы скажите, в лицо, не стесняясь: тиран я или нет, для себя ломаю, для своей славы или для вас? Говорите, я слушаю. Как скажете, в то поверю!

     Фаина. Для нас, милушко, колотишься, для нас.

     Степан. С тобой мы только и жить-то начали.

     Звонков. Может, вы из страха передо мной, не искренне?

     Фаина. От души говорим.

     Степан. И все так скажут. Чего уж...

     Звонков. Все не скажут. Для всех мил не будешь. Важно, чтоб вы обо мне хорошо говорили. Вы - простые . труженики.

     Петька. И то, собаки лают - ветер носит.

     Выходит вперед Катя, бледная и решительная.

     Звонков. Ты хочешь сказать, красавица?

     Катя. Хочу. Важное... Для меня важное... (Петьке.) И для тебя тоже... Вот у меня, люди... У меня скоро, чую, ребеночек будет...

     Петька остолбенело замирает. Шум.

     Звонков (не сразу). Рад поздравить.

Катя. А я - нет, не рада.
Звонков. Это почему?

    Катя. Вы. Игорь Александрович, радоваться мешаете. И он... (Указывает на Петьку.)

     Звонков. Я?

     Катя. Пугаете меня... ~ Звонков. Я? Чем?

     Катя. Вы сильный, вы умный, вы честный, а как бесчестно вы сейчас дядю Устю... По самому больному. В памятнике твоя жизнь - на тебе! А Петька помогает, чтоб побольней.

     Петька. Да что, ведь зловредный он...

     Звонков. Но при чем тут твой ребенок? При чем тут страх?

     Катя. Почему вы злы, Игорь Александрович? И вы, и он. (Кивая на Петьку.)

     Звонков. Ну, знаешь...

     Катя. Почему без жалости?

     К сю хин (со стороны). А они не злы, доченька. Ты не права.

     Катя. Тогда еще хуже - не злы, а зло делают. Значит, не понимают: как плохо, как хорошо поступать, что

     красиво, а что безобразно. Как же тогда с такими непонятливыми жить? Петька, мне с тобой всю жизнь вместе. И мне, и дитю.

     Петька. В себя не приду.

     Катя. Вы, Игорь Александрович, сады райские садить собираетесь, а в этих-то райских садах люди станут друг друга, как вот вы сейчас, по больному... Не от злобы, а от непойму. (Пауза.) Дядя Устя, ты страдал - никого не научил. Дядя Устя. ты научил... Меня! Видеть красивое, где оно есть, радоваться ему. Научил! Чую!

     Ксюхин. Спасибо, доченька. Похоже, я все-таки не зря жизнь прожил.

     Катя. Сын ли, дочь ли у меня будет, но хочу... Хочу, чтоб и их красивое радовало. В облаке, в дереве, в человеке. Главное- в человеке. Моего сына станет радовать, а другие этой радости не углядят, не поймут. Как ему среди непонятливых жить? Его же постоянно не от злобы, а от непонятливости - в больное, в больное... Страшно же! Страшно!

     Катя плачет. Пауза.

     Фаина (жалостливо). Ну-кася! Дитя на свет рожать страшно.

     Степан. Эй, Петька, ты отец, ты и думай!

     Петька. Я-то что? Я как лучше хотел. (Оглядывается на Звонкова.)

     Звонков. Как лучше?.. Конечно же, как лучше! Почему слезы? Только что сами признали - ради вас, люди, ради вас колочусь!

     Ксюхин. А не кажется тебе, что тут и увлечься шибко можно - ради же людей самих людей не жалеть.

     Длительная пауза. Появляется Иона Горбове мешком за плечами, с палкой, собравшийся в дорогу. Он останавливается и оглядывается.

     Иона. Ухожу. Нету мне места ни живому, ни мертвому. Прощайте.

    

    Пауза.

    

    Ксюхин. Прощай, старое. У нас свое - о новом думаем.

     Иона уходит, стуча палкой.

     Занавес 1974-1976 К списку произведений